Фелисити отворачивается, не желая нас видеть.

— Я скучаю по Пиппе. Она всегда готова на все.

Фелисити уходит, обиженная, а мы с Энн болтаем обо всякой ерунде и перебираем ленты. Потом Фелисити снова врывается в комнату, как будто ничего и не случилось, за ней спешит Франни, она осторожно несет на вытянутых руках голубое шелковое платье.

— О, давайте поскорее посмотрим, что получилось! — восклицает Фелисити.

Энн ныряет в голубое облако ткани, просовывает руки в рукава. Франни застегивает крошечные перламутровые пуговки на ее спине. Выглядит чудесно. Энн кружится с таким видом, словно не верит, что отражение в зеркале — ее собственное.

— И как, тебе нравится? — спрашиваю я, для большего эффекта приподнимая волосы Энн к затылку.

Она кивает.

— Да, нравится. Спасибо тебе, Фелисити.

— Не стоит благодарить. Моя награда — лицо матушки, когда она нас увидит.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Энн. — Мне казалось, ты говорила, что ей будет безразлично.

— Я так говорила? — Фелисити изображает удивление.

Я бросаю на Фелисити предостерегающий взгляд. Но она не обращает на меня внимания и вытаскивает из кучи на кровати бархатное платье винного цвета.

— Франни, ты великолепная портниха, и я считаю, тебе совсем не трудно будет немножко переделать вот это платье. Я даже уверена, что тебе хватит на это часа.

Франни вспыхивает:

— И что вы хотите с ним сделать, мисс?

— Просто мне кажется, что вырез этого платья чересчур скромен для юной леди, которая собирается на столь грандиозный бал. Ты согласна?

Франни внимательно изучает вырез.

— Полагаю, я смогла бы немножко его увеличить, мисс.

— О да, пожалуйста! Прямо сейчас, — говорит Фелисити и выпроваживает Франни за дверь. Потом подходит к туалетному столику и зловеще усмехается, глядя в зеркало. — Да, это должно быть забавно.

— За что ты ее так ненавидишь? — спрашиваю я.

— Вообще-то мне все больше и больше нравится Франни.

— Я имела в виду твою матушку.

Фелисити берет пару гранатовых серег и внимательно их рассматривает.

— Мне не слишком нравится ее вкус в смысле выбора туалетов.

— Если ты не хочешь об этом говорить…

— Не хочу, — отрезает Фелисити.

Иной раз Фелисити кажется мне не меньшей загадкой, чем Храм. Вот только что она была злобной и по-детски незрелой — и вдруг становится милой, душевной, мудрой… ей хватило доброты, чтобы пригласить Энн на Рождество, и при этом она воспринимает Картика как низшее существо…

— Она так мила со мной, — говорит Энн.

Фелисити таращится в потолок.

— О, это она умеет — выглядеть милой… веселой и забавной. Для нее важно, какое она производит впечатление. Но только не стоит рассчитывать на нее в чем-то важном.

Что-то темное, злое вспыхивает в глазах Фелисити, искажая ее лицо.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.

— Ничего, — бормочет Фелисити.

И тайна Фелисити Уортингтон становится еще более глубокой.

Чтобы немного отвлечь подруг, я надеваю платье Фелисити из темно-зеленого атласа. Энн застегивает крючки, очерчивается моя талия. Мне самой удивительно видеть себя в подобном наряде — полушария бледных грудей виднеются над пенным кружевом и цветами, которыми отделано декольте. Неужели это та самая девушка, которую видят окружающие?

Но для Фелисити и Энн я всего лишь средство попасть в сферы.

Для бабушки я нечто такое, чему следует придать правильный светский вид.

Для Тома я сестра, которую приходится терпеть.

Для отца я славная девочка, которая старается не разочаровывать его.

Для Саймона я загадка.

Для Картика я задание, которое необходимо выполнить.

Мое отражение смотрит на меня, ожидая, когда его наконец представят остальным. «Привет, девушка в зеркале. Ты — Джемма Дойл. И я не имею ни малейшего представления, какова ты на самом деле».

Все до единого фонари ослепительно сверкают вокруг величественного особняка Уортингтонов на Парк-лейн. Дом сияет под мягко падающим снегом. Разнообразные экипажи подъезжают длинной вереницей. Лакеи помогают леди грациозно спуститься на мощеную обочину дороги, где они берут под руку своих джентльменов и торжественно шествуют к парадной двери особняка, высоко держа головы, сияя драгоценностями, демонстрируя затейливые высокие шляпы.

Наш новый кучер, мистер Джексон, следит, как лакей помогает бабушке выйти из кареты.

— Поосторожнее, мэм, здесь лужа, — говорит Джексон, замечая подозрительное влажное пятно на камне.

— Вы отличный парень, Джексон, — говорит Том. — И я очень рад, что теперь вы служите у нас, а мистер Картик растаял где-то без следа. Если его будущий наниматель обратится ко мне, я не скажу о нем ничего хорошего.

Я морщусь при этих словах. Увижу ли я Картика когда-нибудь еще?

Мистер Джексон вежливо касается полей шляпы. Это высокий грубоватый мужчина с длинным худым лицом и усами, похожими на руль велосипеда; они напоминают мне о моржах. Но, возможно, я несправедлива к новому кучеру, потому что скучаю по Картику.

— Где вы нашли этого мистера Джексона? — спрашиваю я, когда мы присоединяемся к шествию разнаряженных пар, спешащих на бал.

— О, это он нас нашел. Явился спросить, не нужен ли нам случайно кучер.

— В самое Рождество? Весьма удивительно, — говорю я.

— И весьма удачно, — улыбается Том. — А теперь постарайся не забыть, что отец заболел и потому не смог приехать, но шлет всем наилучшие пожелания.

Поскольку я молчу, бабушка крепко сжимает мою руку, продолжая любезно улыбаться и кивать многочисленным знакомым.

— Джемма?

— Да, — произношу я со вздохом. — Я не забуду.

Когда мы входим, нас приветствуют Фелисити и ее мать. Платье Фелисити, слегка переделанное руками Франни, обзавелось весьма дерзким декольте, которое, само собой, не остается незамеченным гостями. На их лицах отражается потрясение, когда взгляды задерживаются на столь откровенном вырезе. Напряженная улыбка миссис Уортингтон выдает все ее чувства, но ей ничего не остается, кроме как храбриться, как будто ее собственная дочь не позорит ее на ее собственном балу. Я не понимаю, зачем Фелисити подстрекает мать к скандалу и почему миссис Уортингтон терпит это, хотя и с видом мученицы.

— Как поживаете? — бормочу я, обращаясь к Фелисити после обмена реверансами.

— Рада, что вы приехали к нам, — отвечает она.