Вновь раздался визг Эффи, кто-то закричал, послышался звон разбитого фарфора и над всем этим шумным беспорядком громогласно разносились приказы инспектора Тревишема: «Всем оставаться на месте! Никому не покидать пансион! Гатри! Гатри, ну где вы там?»

В гостиной вспыхнул свет, и Оливия завершила фразу:

– …именно такую любовь испытывает мать к своему ребёнку.

Миссис Сиверли ничего не ответила ей, даже не взглянула, только прикрыла глаза, чтобы яркий свет не ослепил её. Она стояла на коленях возле пустого кресла, в котором минуту назад сидела Лавиния Бекхайм, и пальцы её правой руки сжимали нож для разрезания писем. Лезвие так глубоко вонзилось в обивку спинки, что застряло в фанерном заднике.

* * *

Двойной щелчок стальных наручников заставил миссис Сиверли вздрогнуть. Оцепенение покинуло её, и, пока инспектор звонил в участок, вызывая две машины – одну для преступницы, другую для Лавинии Бекхайм, чтобы увезти раненую актрису обратно в больницу, – она тяжело дышала и непрестанно облизывала бескровные сухие губы.

Остальные смотрели на убийцу с ужасом, одновременно стараясь не встретиться с нею взглядом.

– Можно мне стакан воды? – жалобно попросила она, но никто не сдвинулся с места.

Элис демонстративно сняла передник и отбросила его в сторону, и Оливия сама сходила на кухню и принесла воды в фаянсовой чашке, потому как стаканы пали жертвой сержанта Гатри.

– Кто-нибудь должен собрать для обвиняемой вещи, – распорядился инспектор, возвращая трубку на рычаг и поворачиваясь к артистам. – Элис, этим придётся заняться вам.

– Могу я надеяться, сэр… Мой несчастный Уилбур очень слаб. Могу я надеяться, что он не узнает о том, что я совершила? – голос миссис Сиверли звучал надтреснуто и глухо, слёзы душили её и никак не могли пролиться.

Тревишем пожал плечами и ничего не ответил. Широко расставив ноги и сцепив руки за спиной, он стоял в дверном проёме и не спускал с преступницы глаз.

– Прошу, инспектор, будьте милосердны! Мой сын не должен узнать… – шептала миссис Сиверли, молитвенно сложив закованные в сталь ладони.

– Где он сейчас? – тихо спросила Оливия.

– В Патни, в приюте для неизлечимо больных. Бог его знает, сколько ему осталось. Лекарства, уход… Доктора… И ведь я приглашала к нему самых лучших, самых дорогих! Но они не могут ничего сделать. Организм крайне ослаблен, говорят, и разводят руками. И это за восемь-то фунтов! – она горько усмехнулась и принялась растирать правую ладонь, беспощадно разгибая сухие, как ветви дерева, пальцы и даже не чувствуя боли. – Мой мальчик ни в чём не виноват! Он погибает из-за неё, из-за Эммы де Марни. Из-за Люсиль! Из-за женщины, что сломала ему жизнь!

– Как вы узнали её? Ведь прошло столько лет.

– Как же я могла её не узнать? – возмущённо переспросила преступница. – Тогда, во время судебных заседаний, пятнадцать лет назад, я отлично её рассмотрела! Когда моего Уилбура осудили за то, чего он не совершал – осудили двенадцать безжалостных слепцов! – она улыбалась. Она торжествовала! И когда я увидела её – по-прежнему молодую и прекрасную, по-прежнему живую и цветущую, – то узнала сразу же. Это была она! Погубившая моего мальчика, воспользовавшаяся им! Под другим именем, с другим цветом волос – но это была она! Я запомнила её лицо, её глаза, её улыбку – о, мисс Адамсон, скажите мне, как же я могла её не узнать? – голос миссис Сиверли дрогнул, она закашлялась, сотрясаясь всем тщедушным телом.

Из растрёпанных волос на ковёр посыпались проволочные шпильки, и седые пряди, обрамив морщинистое лицо, придали ей сходство с макбетовскими ведьмами.

– Когда вы задумали убить её? – бесстрастно спросила Оливия.

– Я долго медлила, всё никак не могла найти подходящий случай. Я колебалась, думала, что же будет с Уилбуром, если меня разоблачат? Я молилась, чтобы дурные мысли покинули меня. Сколько молитв я вознесла Всевышнему! – она прерывисто вздохнула и опустила голову низко, к самой груди, но вдруг резко распрямилась и заговорила быстро и сбивчиво: – Однажды она испугалась мыши. Представляете?! Мой бедный мальчик пятнадцать лет провёл в холодной и сырой камере, где в углу копошатся тюремные крысы размером с кошку, а она испугалась… мыши! – последнее слово она буквально выкрикнула, и впечатлительная Мардж вздрогнула и крепче прижалась к Эффи.

Губы миссис Сиверли искривились, и как ни пыталась она взять себя в руки, один уголок рта поехал вниз и таким и остался. Она продолжала говорить – страстно и горячо, – но речь её стала не слишком разборчивой.

– …он никогда больше не обнимет девушку, не поведёт её к алтарю. У него не будет детей, а у меня внуков. Он не станет скульптором, как мечтал в детстве, никогда не увидит море, а она… Она испугалась мыши! Крохотной мыши, мисс Адамсон, вот такой! – разведя скрюченные пальцы, она изобразила нечто размером не более дюйма.

Её перекошенное лицо в обрамлении седых косм выглядело жутко, но теперь взгляды всех присутствующих были прикованы к ней. Она же смотрела только на Оливию и обращалась лишь к ней:

– И тогда я решила, что нельзя допустить, чтобы она осталась безнаказанной. Я прекратила молиться и стала ждать подходящего случая. Тем же вечером, – Сиверли облизнула сухие губы, но воды ей никто не подал, – она вернулась с Гроув-Лейн раньше обычного. Принялась, нахалка, жаловаться, что её выживают из труппы, что крадут её вещи, что её все ненавидят… Нет, вы себе только представьте – она жаловалась… И кому? Мне! – Сиверли засмеялась, но смех, вырвавшийся из её груди, больше походил на птичий клёкот, и она резко умолкла. – Она стояла так близко, что я ощущала запах её духов. Видела комочки туши в уголках её глаз. Морщинки на лбу, которые она скрывала под слоем пудры. А вечером в гостиной я услышала кое-что… И решила не медлить.

– Разговор о намасленном столбе, – понимающе кивнула Оливия.

– О да, мисс Адамсон, да! Это и был ответ на мои молитвы. Я трижды ходила на представление, трижды наблюдала, как она танцует на узкой жёрдочке, стараясь не смотреть вниз. Каждый раз я чувствовала её неуверенность и страх. Она боялась, мисс Адамсон! Она до безумия боялась оступиться! Поэтому всё оказалось так просто. Несчастный случай, с кем не бывает, – Сиверли пожала плечами. – Дело закрыли, и я думала лишь об одном – мучилась она или всё случилось мгновенно? Надеюсь, что мучилась.

– Разве вы не присутствовали при этом? Я думала, что вы хотели видеть казнь собственными глазами.

– Не смогла, – Сиверли отрицательно качнула головой. – Я не смогла себя заставить, мисс