– Я много об этом думал. – Луна наклоняется к нему. – Большинство людей уже догадались, что источник утечки – я. И, думаю, рано или поздно кто-нибудь придет ко мне с обвинением с истекшим сроком давности. Именно тогда мы и сможем открыть расследование в конгрессе. Это будет мой звездный час. Тогда все это будет не зря.

– Кажется, ты сказал «мы»? – спрашивает Алекс.

– Что ж, – отзывается Луна. – Я и еще кто-нибудь с юридическим опытом.

– Это намек?

– Это предложение, – отвечает Луна. – Но я не собираюсь указывать, что тебе делать со своей жизнью. Я и так слишком занят, разгребая собственное дерьмо. Взгляни. – Он закатывает рукав. – Никотиновый пластырь, сучка.

– Не может быть, – произносит Алекс. – Ты реально бросаешь?

– Я обновленная личность, не обремененная демонами прошлого, – торжественно отвечает Луна, делая онанистский жест рукой.

– Вот ты ублюдок, я горжусь тобой!

– Hola, – слышится голос из дверей офиса.

Это отец Алекса, в футболке и джинсах, с упаковкой из шести банок пива в руке.

– Оскар, – произносит Луна, ухмыляясь. – Мы только что обсуждали то, как я подорвал свою репутацию и разрушил собственную политическую карьеру.

– Ага, – отвечает тот, подтаскивая еще один стул к столу и раздавая им по банке пива. – Звучит как работенка для Los Bastardos.

Алекс вскрывает свою банку.

– Еще мы можем обсудить, как мои действия, возможно, стоили маме победы на выборах, потому что я – тот бисексуальный человек-катастрофа, который единолично разоблачил уязвимость приватного почтового сервера Белого дома.

– Ты так считаешь? – спрашивает отец. – Не, брось. Не думаю, что итоги выборов зависят от какого-то почтового сервера.

Алекс выгибает бровь.

– Ты уверен?

– Слушай, возможно, это было бы правдой, если бы у Ричардса было больше времени на то, чтобы посеять зерно сомнений. Но не думаю, что это так. Может быть, будь это 2016 год. Может быть, будь это не Америка, которая уже избрала женщину на самый высокий пост. Может быть, не сиди мы здесь – три придурка, ответственные за первое в истории США избрание в сенат открытого гея. – Алекс довольно фыркает, а Луна склоняет голову и поднимает банку пива. – Но все же. Станет ли это занозой в заднице твоей матери во время ее второго срока? Черт подери, да. Но она справится.

– Взгляни на себя, – произносит Луна над банкой пива. – Вот и ответ на все, не так ли?

– Послушай, – говорит Оскар, – кто-то в этой гребаной кампании должен сохранять хладнокровие, пока все остальные терпят катастрофу. Все будет хорошо. Я в это верю.

– А что насчет меня? – спрашивает Алекс. – Думаешь, у меня будет шанс в политике после того, как я стал звездой в каждой мировой газете?

– Тебя поймали, – пожимает Оскар плечами. – Такое случается. Подожди немного и попытайся снова.

Алекс смеется, но все же чувствует, что смог дотянуться до чего-то засевшего глубоко в груди и вырвать это. Это что-то не от Клермонтов, а от Диасов. Не хуже, не лучше – просто что-то другое.

Генри отвели собственную комнату в Белом доме на время его пребывания. Англия пощадила его на целых две ночи, прежде чем ему необходимо возвращаться на родину для турне, в ходе которого он должен будет оценить свой собственный ущерб. И снова, как же им повезло, что Кэтрин вернулась в игру. Алекс сомневается, что в ином случае королева была бы так же великодушна.

Именно поэтому немного забавно, что комната Генри, стандартные покои для размещения королевских гостей, называются Спальней королевы.

– Она какая-то… слишком агрессивно розовая, нет? – сонно бормочет Генри.

И это правда. Комната выполнена в федеральном стиле с розовыми стенами, розовыми коврами и постельным бельем, розовой обивкой на всем, начиная от стульев и дивана в гостиной, заканчивая балдахином на кровати.

Генри соглашается спать в этой комнате, а не в спальне Алекса, потому что «уважает его мать». Будто каждый, кто прикладывает руку к воспитанию Алекса, не прочитал в мельчайших подробностях о том, что они вытворяли, когда оказывались в одной постели. Алекс не страдает такими комплексами, поэтому он пробирается по коридору из своей Восточной спальни и наслаждается вялым ворчанием Генри.

Они просыпаются полуголыми в тепле собственных тел, пока первый осенний холодок прокрадывается снизу под кружевными занавесками. Низко мурлыкая себе под нос, Алекс прижимается всем телом к Генри под одеялом: спиной – к груди Генри, задницей…

– Черт подери. Привет, – бормочет Генри, дергая бедрами от прикосновения. Несмотря на то, что он не может увидеть лица Алекса, тот все равно улыбается.

– Доброе утро, – произносит Алекс и слегка ерзает задницей.

– Сколько времени?

– Семь тридцать две.

– Самолет через два часа.

Из груди Алекса вырывается тихий звук. Он поворачивается и обнаруживает заспанное лицо Генри с наполовину открытыми глазами.

– Уверен, что мне не следует ехать с тобой?

Генри качает головой, не поднимая ее с подушки. Это выглядит мило.

– Это не ты опустил всю монархию и свою семью в собственных письмах, которые прочел весь мир. Я должен разобраться со всем сам, прежде чем ты вернешься.

– Это справедливо, – отвечает Алекс. – Но уже скоро?

Губы Генри растягиваются в улыбке.

– Безусловно. Тебе предстоит фотосессия в качестве королевского бойфренда, подпись рождественских открыток… Ах да, интересно, заставят ли они тебя выпустить свою серию косметики, как Марту…

– Заткнись, – стонет Алекс, тыча его под ребра. – Ты чересчур этим наслаждаешься.

– Я наслаждаюсь этим достаточно, – возражает Генри. – Но, если говорить серьезно, все это… пугающе, но немного приятно. Заниматься всем этим самостоятельно. Мне не давали столько свободы… никогда.

– Ага, – отзывается Алекс. – Я горжусь тобой.

– Фу, – произносит Генри с ровным американским акцентом и смеется, а Алекс толкает его локтем.

Генри притягивает его к себе и целует. Алекс смотрит на его русые волосы, рассыпающиеся по розовой подушке, длинные ресницы, голубые глаза, красивые ноги и изящные руки, прижимающие его запястья к кровати. Все, что он любит в Генри, находится в этом одном мгновении – в смешке, в том, как он дрожит, как уверенно изгибается его позвоночник в счастливом и раскованном сексе в этом прекрасно обставленном эпицентре урагана.

В этот день Генри возвращается в Лондон, а сам Алекс возвращается к предвыборной кампании. Теперь они должны понять, как им быть в реальности и как любить друг друга у всех на виду. Алекс знает, что они к этому готовы.

Почти четыре недели спустя