политическим симпатиям. Пик подобного энтузиазма пришелся на 1908-1913 годы. Аннексия Боснии Австро-Венгрией в 1908 году вызвала ярость политического класса России, и в последовавшие за этим годы Министерство иностранных дел усердно поддерживало тех, кого считало своими подопечными на Балканах. В последний момент, когда было уже поздно давать обратный ход, российских чиновников вдруг осенило, что, возможно, эти государства вовсе никакие не «подопечные», поэтому стоит предоставить им осуществлять свои опасные планы самим. В то же время радикалы в Российской империи также с большим интересом наблюдали за разворачивающимися на Балканах событиями. Балканские войны побудили социал-демократов активно заняться вопросами деколонизации, а некоторые меньшевики ратовали за экстратерриториальную культурную автономию с трибуны Думы. Ленин и Сталин, отвечая оппонентам в теоретических дебатах, снова заявили о своей поддержке идеалов самоопределения наций и права угнетенных колоний на отделение. Именно в этом контексте Сталин написал в 1913 году свой важный труд «Марксизм и национальный вопрос»[486].

Балканские войны 1912 и 1913 годов, таким образом, ознаменовали реальное начало активной фазы деколонизации Восточной Европы в период мировой войны. Участники нового Балканского союза (или Балканской лиги) – Сербия, Болгария, Черногория и Греция – сражались не за собственную независимость (которую уже получили), а за устранение других империй в регионе и экспансию собственных политических амбиций в Македонии, Боснии и Албании. Балканский союз сражался не просто против Османов и Габсбургов, но против имперской идеи как таковой, и эта борьба была отмечена невероятным уровнем насилия как в международном, так и во внутреннем масштабе. В этих условиях развязывание войны 1914 года можно считать третьей Балканской войной. Во время Первой Балканской войны от Османской империи были отторгнуты Албания и Македония, однако Босния оставалась под контролем империи, что не давало покоя сторонникам деколонизации в регионе. Более того, Габсбурги любой ценой хотели сделать то, чего не могли сделать османы: уничтожить угрозу балканского национализма. По совокупности причин, перечисленных во введении, Россия сделала ставку на сербское антиколониальное движение и быстро перешла к политике подавления националистического пыла в собственной империи, успев пообещать полякам и армянам определенную форму автономии в самые первые недели войны.

В ходе Первой мировой войны мысли о судьбе империи начали развиваться в ином направлении. С одной стороны, крах имперской государственности позволил некоторым сторонникам антиколониализма лелеять мечты о будущем, подготавливая пространство для их воплощения. Градоначальники, лишенные власти имперским бюрократическим аппаратом во время войны, де-факто стали править самостоятельно. Активисты вербовали части по национальному признаку и среди добровольцев, не попавших под призыв, и в лагерях военнопленных. Некоторые самые амбициозные деятели сотрудничали с воюющими державами, но большинство старалось вести себя тихо в жестоких условиях военных действий и широко распространенной шпиономании. Время для открытых сепаратистских действий было неподходящим, и мало кто их предпринимал. С другой стороны, в столице имперские чаяния даже укрепились. Война с Центральными державами открывала возможности для окончательно разрешения вялотекущих имперских конфликтов. Возможно даже, что Россия могла восстановить свою позицию покровителя Балкан, опираясь на благодарную Сербию и вразумленную Болгарию. Аннексия Галиции давала возможность увеличить славянское население империи славян и осуществить романтичную мечту о воссоединении земель, некогда входивших в Киевскую Русь. Персия могла войти в сферу влияния России, а неустойчивую границу Восточной Анатолии сдвинуть еще дальше на запад. Наконец, Проливы могли попасть под российский контроль, обеспечив доминирование России на Черном море и на Балканах и позволив ей реально мечтать о положении мировой империи. В силу обстоятельств, эти имперские чаяния достигли кульминации в тот самый момент, когда империя вступила в фазу окончательного кризиса. В 1916 году, когда русские войска вошли в Галицию, заняли Северную Персию и взяли главную крепость Восточной Анатолии, масштабный степной бунт в Центральной Азии продемонстрировал непрочность имперской структуры. Царизм терпел крах во многих отношениях: неспособность сохранить территориальную целостность, неспособность обеспечить законность, порядок и безопасность своих субъектов. Степной бунт четко показал всю эту несостоятельность не только народам Центральной Азии, но и жителям столицы, где вопросы империи и имперского правления стали главным фактором в «кризисе верхов», потрясшем Петроград в ноябре 1916 года.

В 1917 и 1918 годах крах государственности усилился, предваряя антиколониальные устремления. Февральская революция дала возможность переосмыслить политические взаимоотношения в бывшей империи, однако активистам национального толка понадобилось несколько месяцев, чтобы сделать хотя бы скромные шаги в направлении автономии. В течение года федерализм обрел статус уважаемого и популярного решения, способного удовлетворить многие чаяния на локальном уровне, не разрушив при этом централизованное государство. Столичные элиты, потрепанные революционной волной, которую попытались оседлать, снова и снова настаивали на том, чтобы отложить эти вопросы до созыва Учредительного собрания. Но те же самые элиты упорно оттягивали выборы. Когда терпение иссякло, а слабость Временного правительства стала более очевидной, борьба за национальные права летом 1917 года перешла в открытую фазу. Эта битва, в которой решалась судьба империи, разрушила политическую судьбу партии кадетов, но этого было недостаточно, чтобы обеспечить автономию, не говоря уже о независимости для нерусских народов. Важно, однако, что именно в 1917 году столичные деятели начали впервые занимать политически реальные антиколониальные позиции. Возглавляемое социалистами с окраин империи, получившими важные должности в Петросовете, левое крыло настаивало на принципе «самоопределения наций». Объединив эту идею с очень популярным лозунгом «Мир без аннексий и контрибуций!», удалось обеспечить идее самоопределения широкую поддержку в различных слоях русского населения, которые никогда не принимали такого участия в имперском проекте, как их элиты. Такая перемена на том или другом этапе застала врасплох практически каждого политика в Петрограде в 1917 году, но Ленин и большевики с большим успехом им воспользовались, придя к власти в конце года.

Понятие «самоопределение народов» вошло в политический дискурс, и не только в России, но и в международном масштабе. Лидеры Антанты отдавали ему должное в своих речах в начале 1918 года, а немцы настаивали на его употреблении на переговорах в Брест-Литовске. В их ходе данный принцип закрепился и стал неотъемлемым элементом Версальских переговоров и послевоенного порядка. Однако эти конференции также продемонстрировали весь цинизм и манипулятивный характер способов обеспечения самоопределения наций. Немцы вынудили Троцкого признать участие независимой украинской делегации исходя из принципа самоопределения; они самодовольно оккупировали Эстонию и Восточную Латвию, проведя мошеннические плебисциты и ханжески заявив, что поддерживают волеизъявление народов на этих территориях. Но никто за столом переговоров не был обманут – ни Германия, ни Советы. Язык силы все еще действовал убедительнее языка национальных прав. Обе стороны повторят этот откровенный маскарад в ходе переговоров накануне Второй мировой войны.