И все же подобный язык возымел последствия, не в последнюю очередь для становления государства Советов. Хотя мы коротко затронем данный проект государственного строительства в конце заключения, следует отметить, что федеральные структуры и риторика национального самоопределения стали крупным наследием революционной политической эпохи, и, вероятно, большевики не смогли бы от него отказаться, даже если бы и хотели.

Крах государственности

Имперское государство претерпело значительные изменения в течение полувека до начала Первой мировой войны, кульминацией которых стала революция 1905 года, поставившая вопрос законности царистских порядков и продемонстрировавшая, как государство временно утратило контроль над общественным порядком во многих городах и селениях. И все же имперское государство продолжало функционировать и осуществлять свое влияние на землях империи. Там, где в 1905-1907 годах был введен закон военного времени, наблюдалось определенное беспокойство части экономических деятелей по поводу того, что раздвоение власти может привести к потере доверия, и некоторые государственные чиновники жаловались, что армейское правление «парализовало» гражданскую власть [Weinberg 1993: 148]. Однако эти трения не нанесли такого ущерба имперской государственности, как это сделал закон военного времени в годы Первой мировой войны. Действительно, после того как схлынула волна революции, власть и мощь государства продолжала развиваться – заметнее всего при Столыпине, в эпоху умеренных реформ. Аграрная политика Столыпина была нацелена на то, чтобы разрушить старые русские общины, сделав ставку на «здоровых и крепких» крестьян-индивидуалистов, разрабатывались планы расширения земств по всей империи, а также предпринимались серьезные усилия в направлении реформ образования и армии при посредстве межведомственных комиссий. Далее, Столыпин вплотную занялся имперскими вопросами, ставя препоны инициативам националистов нерусского происхождения с окраин и предлагая новый, убедительный образ будущего Российской империи, основанный на идеях новоизданного русского национализма. Политическую ситуацию с 1905 по 1914 год трудно было назвать стабильной, однако российское государство функционировало и укреплялось.

Введение закона военного времени в западных областях в начале Первой мировой войны стало второй фазой деколонизации, процессом краха государственности. Этот закон, который должен был упорядочить и укрепить отправление властных полномочий государства, передав ее в деятельные руки военных, вместо этого подорвал влияние империи на окраинах. Как мы видели в главе 1, государственные чиновники (в большинстве имевшие немалый опыт исполнения своих многотрудных обязанностей) бежали из западных губерний, кто-то из страха перед вторжением, а кто-то из-за неопределенности своего положения. Властная иерархия была нарушена. Чиновники за долгое время привыкли к контролю в соответствии иерархией, а теперь получили новое начальство, которое практически всегда отсутствовало. Ставка занималась вопросом установления гражданской администрации медленно и неэффективно. В итоге на окраинных территориях ширился вакуум власти и ответственности. Частично этот вакуум заполняли гражданские лидеры на соответствующих территориях, многие из которых были привержены национализму нерусского толка. В основном, однако, вакуум оставался незаполненным, отчего процветала анархия и беспорядки в экономике. Значительная часть административных усилий приходилась на занятые территории, и заметнее всего они были в Галиции и (впоследствии) в Восточной Анатолии. Но там новые должностные лица были не временными администраторами от империи, а фанатиками и энтузиастами различного рода, в основном православными. «Воссоединение» Галиции с Российской империей в 1914-м и начале 1915 года проводилась непродуманно, став настоящей катастрофой. Процесс краха государственности начал нарастать весной и летом 1915 года вместе с отступлением царских армий. Проблемы управления, дававшие себя знать на западе, все более проявлялись и в центральных областях империи. Николай II не только утратил символический авторитет в результате военного поражения и политического скандала в 1915 и 1916 годах – его чиновники начинали все яростнее бороться за власть. Государственная власть испытывала кризис задолго до Февральской революции.

Если одним из аспектов кризиса государственной власти в разгар войны стало ослабление власти и ответственности, другим стала история политического обновления в направлении повторной мобилизации российского государства и общества. Методы управления, применявшиеся царизмом, оказались неспособны противостоять поставленным войной задачам, и в некоторых областях на передний план вышла проблема технократического и прогрессивного авторитаризма. Разные авторы вдумчиво исследовали эту тему с точки зрения таких ключевых проблем, как поставки продовольствия[487]. В этой книге основной фокус сделан на двух других социальных проблемах, которыми занимались эти прогрессивные деятели: эпидемии и нехватка рабочей силы. Технократы как в правительстве, так и вне его, а также военные решали проблему борьбы с эпидемиями за счет усиления надзора, обязательных прививок и расширения профессионального корпуса медицинских работников под эгидой Земгора и Красного Креста. Нехватка рабочей силы также способствовала усилению вмешательства государства по мере того, как шла война. Сперва военные и гражданские власти силой принуждали местных крестьян и горожан к участию в различных проектах от случая к случаю, однако со временем эта практика переросла в более систематичную эксплуатацию принудительного труда. Работники трудового фронта не могли покрыть всю потребность в рабочей силе, поэтому армия прибегла к использованию военнопленных и позднее, в 1916 году, к имевшему разрушительные последствия призыву представителей народостей Кавказа и Центральной Азии, ранее освобожденных от военной обязанности. Армия тоже искала новые подходы, что особенно заметно проявилось в боевых операциях, возглавляемых Брусиловым. Брусилов долгое время симпатизировал технократическому авторитаризму, и его стиль управления и планирования отражал сходство его взглядов со взглядами гражданских лиц прогрессивного толка.

И все же не вызывает сомнений, что решающим годом с точки зрения краха государственности и политического обновления стал 1917-й. Февральская революция и отречение царя от престола привели к исчезновению многовековой системы власти, законности и правления, с одной стороны принеся освобождение, но с другой – обнажив серьезные трещины в здании имперского общества. Как показала дискуссия по вопросу вызова империи в 1917 году, способность политических лидеров в Петрограде влиять на события – не говоря уже о том, чтобы ими управлять, – на периферии была весьма ограниченна, и не только у Временного правительства, но и у Петросовета. Немногим лучше была ситуация в Центральной России. По всей империи межнациональная рознь, классовые конфликты и партийные расколы подрывали способность государства обеспечивать безопасность и стабильность. Рушащееся государство не в силах было обуздать разгул преступности и крах экономики. Большевистский переворот в октябре стал точкой невозврата. Антикоммунисты всего политического спектра бросали вызов власти большевиков. Когда ненасильственные политические усилия оказались бесполезны (как в ходе единственного заседания обреченного на неудачу Учредительного собрания в январе 1918 года), белые двинулись к границам государства, чтобы организовать свои военные силы. Как мы видели, к августу 1918 года они ограничили власть большевистского государства землями, искони принадлежавшими Москве. Но и белые не сумели организовать эффективную структуру правления, и результатом этого