Это были не вековые дубы, и лично я оклеила бы их в течение пяти минут. Но пожилой расклейщик прижимался к стволу животом, простиравшимся на два шага вперёд, обнимал дерево и в этой позе ежесекундно ронял то объявление, то скотч. Короче, смотрелся либо как высокопрофессиональный клоун, либо как старательный умственно отсталый. Но коллег это не смешило, видимо, они обклеивали деревья точно так же. Видел бы мизансцену Генри Форд, утверждавший, что только идиоты не смогут в два дня изучить работу в автомобильных фабриках.

Взвалив оклейку на пожилого толстяка, два молодых ожиревших оклейщика интенсивно общались и делали это примерно как дети, сбежавшие из старшей группы детсада. За время наблюдения они поссорились, помирились, достали бутылку с водой, отпили из неё по очереди и чуть не подрались, что при их габаритах выглядело борьбой сумо. Результатом утомительной деятельности бригады из трёх расклейщиков и одного водителя стало оповещение автомобилистов о том, что в воскресенье стоянка здесь запрещена.

Закончив с наклейками, они помчались дальше, врубив невыносимо громкую музыку. А я вспомнила, как сидела в девяностые на семинарах по спасению России и авторитетные экономисты клялись, что во всей Америке производительность труда на 20 % выше, чем в России, что россияне лежат на печи, а американцы работают до кровавого пота. Но за неделю в Манхэттене я так и не встретила ни одного окровавленного представителя сервиса.

Виной этому была оптимизация – в сервис стали брать бог знает кого, лишь бы меньше платить. Мне объяснили, что сегодня из всех, кто едет в США, вкалывать готовы только китайцы – раньше всех едут на работу и последними возвращаются домой. По набору на их подносе в фастфуде легко понять, давно ли человек здесь и насколько встал на ноги – первый год они едят только плошку риса с бесплатным соусом.

Китайцы уживаются со всеми и никогда не выясняют отношений. Русским и итальянцам с ними трудно – привыкли базарить, давать в морду до первой крови, а после брататься и вместе выпивать. Китайцы так не умеют, они молча живут, молча вытесняют из бизнеса остальных и молча убивают обидчиков.

После китайцев по способности работать назвали латинос, индийцев, пакистанцев. А у русских, да и у всего соцлагеря, система ожиданий никогда не совпадает с тем, как оценивает их местный рынок труда. Они считают себя белой костью, но ниши для белых костей заняты здесь ещё до их рождения.

Стоило уехать «оклейщикам», как девушке-попрошайке подфартило. Из магазина вышла итальянская семья – самодовольный пузатый папа, крашенная в запредельную блондинку мама в серьгах величиной с пирожные и два дошкольных ребёнка. Судя по количеству пакетов с книгами, семья была не бедная – книги в Нью-Йорке дорогие.

Наткнувшись на девушку-попрошайку, мама полезла за кошельком, а папа стал отговаривать её, рокоча на всю улицу по-итальянски. Один дошкольник уставился на попрошайку, ковыряя в носу, а второй по-английски заныл, что ему обещали сок. Пока супруги обсуждали, давать не давать деньги, попрошайка сидела с монашеским видом.

Орущая по-итальянски и ноющая по-английски семейка перегородила узкий тротуар Бродвея, но прохожие терпеливо обходили её. У нас бы напомнили, что остальные тоже люди и что пора обратить внимание на одного ребёнка, который тащит в рот всё, что вытаскивает из носу, и на второго, который клянчит пить. Но на Манхэттене никто никого не волнует.

Папа победил в споре, итальянка швырнула кошелёк в сумку, схватила дошколят за руки и обиженно двинулась прочь, виляя бёдрами. Попрошайка, скривившись, протянула им в спину средний палец, но тут же спрятала его, потому, что у итальянки в голове перещёлкнулось. Она полезла за кошельком, гордо застучала каблуками обратно и швырнула в пластмассовый стаканчик попрошайки крупную купюру.

Попрошайка, зыркнув по сторонам, сунула купюру в задний карман джинсов. А итальянец всё это время качал головой, воздевал руки к небу и громко рассказывал детям на родном языке, что их сумасшедшая мать готова раздать все деньги. И это было бы трогательно, кабы на попрошайке не было большими буквами написано, на что именно пойдёт купюра.

И подтверждая это, к девушке вскоре подошёл и плюхнулся рядом молодой человек с такой же принаркоманненой физиономией. Поцеловал девушку в щёку, достал из рюкзака пакетик с бурито, и они начали по очереди кусать бурито и болтать. А доев бурито, положили картонную табличку с надписью «Бездомная голодная поможет любая мелочь благослови вас бог» на асфальт, высыпали на неё все собранные деньги и начали считать и раскладывать бумажные деньги на пачки, а металлические – на кучки. И это тоже никого не интересовало, только я исподтишка фотографировала парочку и грустила об их будущем.

По статистике управления по борьбе с наркотиками, в 2012 году героин в США употребляли больше 660 000 человек, а в 2010 году в результате передозировки погибли 3000 человек. Наркологи считают это героиновой эпидемией северо-востока страны, но понятно, что 660 000 статистических наркоманов не производят такого впечатления, как совершенно конкретная молодая пара. Было плохо слышно, на каком языке они говорят, но показалось, что они поляки или чехи.

Муж, наконец, появился с купленной книгой и напоминанием, что вчера обслужил мою литературную фантазию о Гарлеме и я задолжала его литературную фантазию о Центральном Парке. К нашему возрасту человек посещает такое количество парков, что его не удивить, особенно если этот человек бенгалец, потому что индийские парки не превзойти. И вообще культ Центрального Парка связан с тем, что в дорогой части Манхэттена застроен каждый миллиметр.

Парк разбили в годы Великой депрессии, чтобы улучшить демографическую ситуацию, дав возможность пообжиматься по кустам. В парке запрещён алкоголь, и народ тянет его через соломинку, перелив в картонные стаканчики для кофе или колы, а у полиции нет права совать нос в картонные стаканы. Американцы хвастают, что Центральный Парк больше, чем Монако, но сложенные территории Парка культуры имени Горького и ВВЦ больше Центрального Парка. А если прибавить остальные парки Москвы…

По расчётам ВОЗ, для нормального существования в черте города на одного жителя должно приходиться 50 квадратных метров чистой зелени – газонов, кустарников, деревьев, и Нью-Йорк по этим показателям совсем не жилой город. И пока мы добирались по жуткой жарище до входа с западной стороны Манхэттена, перебегая из тени одного дома в тень другого, сошло семь потов.

Я заскучала сразу, парк с первого взгляда выглядел не имеющим природного исходника. Существуют две модели природных парков – в одной навязывают дорожки, а во