litbaza книги онлайнВоенныеОт лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 159
Перейти на страницу:
Шевцовой семнадцать, так в чём-то это даже хорошо. Он и сам не сорокалетним начинал.

— Пятеро. Прикажете провести? — напомнил о себе дежурный.

— Пусть в курилке подождут, сейчас выйду, — Карин убрал в сейф папку с документами на будущих курсантов разведшколы. — А что? Я слышал, кино сегодня показывают?

— Так точно, утром привезли картину, называется «Боксёры». Я еще не видел.

— Хочу ребят сводить. К тому же один из них боксёр.

2.

Брезгливо стиснув губы, чемпион Европы Анри Ланс скользил между канатами ринга и быстрыми ударами кулаков укладывал на помост спарринг-партнеров. У Ланса было лицо Кости Градополова, но таких презрительно поджатых губ у настоящего Градополова Илья не видел никогда.

Судьбу чемпиона и мелкой спортивной рыбёшки решал импресарио Ланса, надменный человек в безукоризненном фраке, имевший когда-то «пти вояж на юге России».

— Хорошо играет иностранца, — шепнул Илье Карин. — Артист Михайлов. Я таких в Берлине видел, а вот где он видел, не знаю. Твой, между прочим, земляк, киевлянин.

— Я из всех тут только Градополова знаю, — глухо ответил Илья. Он не смог отказать Карину, а теперь жалел, что согласился смотреть картину про боксёров. Меньше всего хотел Илья сейчас думать о спорте, об артистах, игравших роли спортсменов, неважно, московскими они были артистами или киевскими. С покалеченной рукой ему больше нечего делать на ринге, бокс для него закончился. Теперь Илья не мог представить, что когда-то солнечным утром, в поезде, посреди другой жизни, они с ребятами говорили об этом фильме, представляли, как увидят Градополова в роли европейского чемпиона. От той жизни не осталось ничего, а в этой не было места для поезда, идущего по мосту через Днепр, и Сапливенко на противоположной полке. Мост давно взорван, Сапливенко убит, а сам Илья застрял между фронтом и тылом, как между жизнью и смертью. Воспоминания нагоняли мутную тоску, лишавшую его воли и сил. Весь предыдущий месяц, весь декабрь, он был погружен в воспоминания: отвечал на вопросы особистов, давал объяснения, несколько раз писал биографию и опять отвечал на вопросы. Он не хотел больше ничего вспоминать, у него не оставалось сил на воспоминания. И вот теперь, когда допросы закончились, его показания записаны и проверены, насколько их вообще возможно проверить, когда Карин вытащил его из особого отдела армии, Илья смотрел, как советский боксер Кочеванов на экране наседает на Костю Градополова. «Бей в сердце! В сердце бей», — подсказывал Кочеванову тренер, и тот бил.

— А это уже, считай, мой земляк, — опять наклонился к Илье Карин. — Екатеринославский. Артист Сагал.

Карин любил театр, любил кинематограф, знал многих артистов в лицо, хотя театральной жизнью не интересовался совсем. Его занимала только игра, ещё в двадцатом он понял, что актерская игра необходима разведчику. Того, кто не научится убедительно перевоплощаться, раскроют в первом же разговоре. В контрразведке тоже нужно играть, но иначе; контрразведчик — другое амплуа. Карин и фильмы смотрел не как обычный зритель, он следил не так за сюжетом, как старался перенимать актёрские приёмы. Илья понимал, что, наверное, должен смотреть картину так же. Томительная полоса неопределённости позади. Завтра он с ребятами отправится в Прифронтовое отделение, там им, наконец, дадут задания, а может быть, это будет общее задание, одно на всех. От того, как он справится со своей частью работы, возможно, будут зависеть судьбы остальных. Ему нельзя тащить за собой воспоминания осени — окружение, плен, лагерь. Только куда их девать, если невозможно забыть ни одного дня из пережитого?

Рядом с Ильёй, свесив голову на грудь, сопел Никитенко. Тот самый Никитенко, с которым они вышли из Stalag 346 и который в первую же ночь на свободе исчез, оставив остальных ночевать в стогах под Пасечниками. Он перешёл линию фронта на несколько дней раньше Ильи. Странного в этом ничего не было, но вот то, что перешёл здесь же, неподалёку от Ворошиловграда, действительно казалось удивительным. Мало ли где мог выйти на советскую сторону фронта этот вполне добродушный парень с неизменно свирепым выражением лица, а вот так совпало, что участок они выбрали один. Едва это выяснилось, им тут же устроили очную ставку, но противоречий в показаниях бывших пленных не нашли, а к совпадениям в судьбах окруженцев успели привыкнуть даже в особом отделе.

Теперь обоих, Никитенко и Гольдинова, Карин отправлял в Прифронтовое отделение НКВД, и Никитенко спокойно спал на соседнем стуле, ничуть не интересуясь сюжетом кинофильма на экране небольшого зала заседаний.

За шесть недель, проведённых в тылу, Илья убедился, что линия противостояния советских и немецких войск вовсе не была непроницаемой. Даже на узкий участок обороны 12-й армии каждый день с немецкой стороны приходили пленные, вырвавшиеся из лагерей или раненные в сентябре, а потом всю осень отлеживавшиеся у местных. Окруженцы выходили по одному-два человека в день. Через линию обороны шли и местные крестьяне из села в село, а потом многие возвращались назад, по своим хатам. Особенно заметными эти передвижения становилось во время небольших наступлений, когда часть крестьян уходила следом за немцами.

Как-то раз, уже в январе, в расположение армии вышел ещё один бывший заключенный Stalag 346, сержант-артиллерист. Когда об этом сообщили Карину, тот вызвал Гольдинова и Никитенко.

Немолодой сержант в рваном кожухе поверх чёрного от грязи белья хрипел простуженными лёгкими, заходился в тяжёлом кашле. Его пригнали в лагерь через день после того, как Борковский освободил полтавчан, поэтому ни Гольдинов, ни Никитенко знать его не могли, и он их не помнил. Зато помнил других.

— Говорите, вы ушли в октябре? Значит, лагеря вы по-настоящему не видели и не знаете. — Сержант вел себя так, словно не его допрашивали, а он обвинял всех, собравшихся в эти минуты в теплом, хорошо протопленном кабинете следователя особого отдела 12-й армии: бывших пленных, за то, что не увидели и не испытали, того, что выпало ему; Карина, хотя понятия не имел, кто этот невысокий штатский человек с живым, исчерканным шрамами лицом; и самого следователя, терпеливо ожидавшего, пока окруженец выговорится. Особист знал свое дело, эмоции сержанта скоро выгорят, запал пройдёт, вот тогда он и расскажет всё коротко, без лишнего крика.

— Потому что весёлая жизнь у нас началась в декабре, когда счет замёрзших за ночь пошел на сотни. В лагерь назначили главного врача, и тот показал себя с первого дня. Доктор Орлянд, слышали уже, наверное?

Илья и Никитенко пожали плечами.

— Главный врач Орлянд, — повторил сержант. — Первыми он расстрелял врачей.

— Всех? — не сдержался Илья. — И Туровцева?

— С Туровцева Орлянд начал. Тот, как обычно, после утреннего построения, пошел в канцелярию. Что-то ему нужно было для лазарета. Я так думаю,

1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 159
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?