Тем же законопроектом о крестьянах «Прогрессивный блок» пытается воспользоваться как предлогом для проведения еврейского равноправия, а равно и для изменения закона о выборах в Государственную Думу. Делается это путем поправок к отдельным статьям законопроекта в расчете на то, что статьи будут приниматься в их целом, дабы не задерживать разрешения вопросов, ближайшим образом связанных с неотложными нуждами крестьянства.

Несмотря на все доложенное, положение дел в законодательных учреждениях все же не возбуждало бы опасений, если бы можно было с уверенностью полагать, что Государственный Совет в его теперешнем составе является безусловно цельной государственной единицей, вполне обеспечивающей государственные интересы. Но этого, к сожалению, сказать нельзя, так как стремления и задания так называемого «Прогрессивного блока» Государственной Думы нашли себе весьма ощутительную поддержку среди многих достаточно влиятельных членов Государственного Совета, в том числе и среди членов Совета по назначению. Хотя лишь немногие из сих последних формально внесли свои имена в список «блока», причем впоследствии, когда увидели, что такое их действие грозит им осложнениями, заявили о выходе их из «блока», однако приходится признать, что в Совете имеется немалочисленная группа лиц из состава членов по назначению, которая общим направлением своей деятельности и особенно голосованием в делах политической важности решительно примыкает к «Прогрессивному блоку». Это группа не только готова своими голосами содействовать прохождению думских законопроектов в духе «блока», но и усиленно побуждает к тому же всех сомневающихся и колеблющихся.

Главой означенного движения в Государственном Совете должно признать графа Коковцова, официально числящегося в группе беспартийных, но по личным своим теперешним настроениям всеми суждениями и действиями примыкающего к числу особенно непримиримых сторонников «Прогрессивного блока».

Таким образом, общее течение дел в законодательных учреждениях представляется сложным и требующим особого к себе внимания и неослабного наблюдения, тем более что определившаяся в последних заседаниях Государственной Думы наклонность к намеренному подчеркиванию розни между интересами дворянства и крестьянства способна породить весьма тяжелые последствия.

Я увидел себя поэтому вынужденным объясниться с председателем Государственной Думы и указать ему, в какой мере необходимо теперь же принять меры к тому, чтобы обращающие на себя внимание нежелательные проявления думской деятельности были остановлены в самом начале, пока они не успели разрастись. Председатель Государственной Думы не опровергал справедливости моих доводов.

Как это обстоятельство, так и то, что весьма многим членам Думы, сколько можно наблюдать, представляется бесцельным затягивать летнюю сессию без всякой в том действительной надобности, дают основание надеяться, что роспуск законодательных учреждений может состояться в двадцатых числах июня и притом без необходимости прибегать к каким-либо чрезвычайным мерам.

Об изложенном имею счастье представить на благовоззрение Вашего Императорского Величества.

Председатель Совета министров Штюрмер.

7 июня 1916 г.» (Дневники и документы из личного архива Николая II: Воспоминания. Мемуары. Минск, 2003. С. 208–211.)

После ознакомления с докладом Николай II написал 10 июня 1916 г. резолюцию на нем: «Роспуск законодательных учреждений может состояться 20–22 июня, но не позже».

Императрица Александра Федоровна очередной раз встречалась и беседовала с Г.Е. Распутиным, о чем она сообщала своему супругу в Царскую Ставку в письмах от 11 и 12 июня 1916 года.

По свидетельству жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «Положение Распутина было более прочным, чем когда-либо. С возвращением Вырубовой он чувствовал себя лучше. Около него появилась новая поклонница фрейлина Никитина, дочь генерала – коменданта Петропавловской крепости. Она была другом семьи Штюрмера, и в Петрограде шутили, что она секретарь министра внутренних дел при Распутине. Распутин сердился на ее связь со Штюрмером, а Вырубова сердилась на появление Никитиной около Распутина.

Красивая, крупная брюнетка, с большими глазами, Никитина не нравилась Вырубовой, но все как-то уладилось благополучно. Свидания Штюрмера с Распутиным стали происходить или в квартире коменданта крепости, или в квартире одного из чиновников Штюрмера. Первое обставлялось особой конспирацией и потому сделалось известно в высших кругах, заинтриговало некоторых и было сообщено одним из информаторов французскому послу Палеологу, о чем он позже сам говорил мне смеясь. Однако прежние дружеские отношения были испорчены. Распутин уже не доверял Штюрмеру, требовал особого внимания. Штюрмер боялся огласки, хитрил и начал отдаляться от управления министерством внутренних дел. Только это и нужно было Степанову с Климовичем». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 329–330.)

Император Николай II в письме от 11 июня сообщал супруге из Ставки:

«Моя родная душка-женушка!

Нежно благодарю за твое дорогое письмо, полное скучных вопросов, большей части которых я уже касался в разговоре с Шт. Он – прекрасный, честный человек, только, мне кажется, никак не может решиться делать то, что необходимо. – Самым важным и неотложным является сейчас вопрос о топливе и металлах – железе и меди для снарядов, потому что, при недостатке металлов, фабрики не могут вырабатывать достаточного количества патронов и бомб. То же самое и с железными дорогами. Трепов утверждает, что они работают лучше, чем в прошлом году, и приводит доказательства этому, но тем не менее все же жалуются, что они не подвозят всего того, что могли бы! Прямо проклятые эти дела, от постоянной заботы о них я уже не соображаю, где правда. Но необходимо действовать очень энергично и предпринять очень твердые шаги для того, чтобы решить эти раз навсегда. Как только Дума будет распущена, я вызову сюда всех министров для обсуждения этих вопросов и все здесь решу! – Они продолжают приезжать сюда почти каждый день и отнимают у меня все время; я обыкновенно ложусь после 1 ч. 30 м., проводя время в вечной спешке с писанием, чтением и приемами!!! Прямо отчаяние!

Сегодня стало теплее, но все же у нас шел два раза дождь. Вчера принимал двух персидских принцев. Бэби всех нас удивил тем, что за завтраком разговаривал по-французски с младшим из них!

Храни вас Господь. – Целую тебя страстно и нежно, мое сокровище, а также девочек. Передай ей мой привет.

Навеки твой

Ники». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 514.)

По свидетельству жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «В середине июня начали усиленно говорить о диктатуре в тылу. Все понимали, что в тылу большой хаос, что надо с ним покончить, поэтому и возникали мысли о диктатуре. Забывали одно – диктаторы не назначаются. Они появляются самостоятельно, берут власть в свои руки, не спрашивая никого, нравится им это или нет. Все разговоры прекратились после расширения некоторых прав Штюрмера как премьера. Пользы это не принесло. Большинство министров были настроены против него. Штюрмер постарел, плохо справлялся с бременем лежавшей на нем власти. К тому же против него велась теперь интрига его товарищем по должности товарища министра внутренних дел Степановым и директором департамента полиции Климовичем. Каждый из них старался привлечь на свою сторону Распутина, через него – Вырубову, а в конечном результате найти поддержку в лице императрицы». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск., 2004. С. 329.)