и не небесный. Эмми узнал его и понял, что жалкий остаток исчез на дне колодца. Выходит, он ошибся и отрава еще не раз напомнит о себе. С тех пор он не знал покоя.

Эмми больше ни разу не приблизился к гиблому месту. Прошло сорок четыре года, и уже мало кто помнил об ужасах на ферме Гарднеров, а он радовался, что скоро ее затопит водохранилище. Я тоже, наверное, испытаю облегчение. Признаюсь, мне не понравилось, когда солнечные лучи изменили свой цвет, упав на заброшенный колодец. Надеюсь, воды в нем не прибавилось, но даже если прибавилось, я все равно не буду ее пить. Вряд ли мне доведется еще раз побывать в Аркхеме. Трое спутников Эмми на другое утро вновь приехали на ферму. Им хотелось осмотреть руины при ярком дневном свете, но они не нашли даже руин. Только кирпичи от трубы, камни от погреба, обломки железа и камней да обруч от страшного колодца. Они оттащили подальше и закопали лошадь Эмми и вернули ему повозку. Жизнь навсегда покинула эти пять акров земли, они засыпаны серой пылью и похожи на пятно, выеденное кислотой. Мимо них проезжают лишь редкие смельчаки. Они-то и окрестили бывшую ферму Окаянной пустошью.

О ней ходят легенды одна чуднее другой. Возможно, в округе сочинили бы истории и похлеще, но химики из университета почему-то не взяли для анализа ни воду из заброшенного колодца, ни сгустки пыли, так и не развеянные ветром. Да и ботаникам не помешало бы исследовать образчики уцелевшей по краям флоры. Они могли бы подтвердить или опровергнуть слухи, будто пустошь каждый год увеличивается на дюйм. Говорят, травы и кусты вокруг от весны к весне меняют свой цвет, а зимой на снегу появляются непонятные следы. Впрочем, снега тут выпадает немного. Настала пора машин, и в притихшей долине уныло пасутся последние лошади, а охотники не подпускают своих собак к грудам пыли.

Говорят, здешние условия разрушают психику, и немало местных жителей сошло с ума вслед за Гарднерами. Все они лишались воли и отказывались уезжать. Узнав об этом, их здравомыслящие соседи спешно покинули гиблый край, и лишь чужаки время от времени селятся в старых полуразрушенных хижинах. Но никто не пустил здесь корни. Трудно судить, какая сила влекла их в Окаянную пустошь. Может быть, на них действуют местные легенды с их мрачными чарами, а может быть, что-то еще. Как бы то ни было, их иллюзиям быстро наступает конец. По ночам их мучают кошмары, днем они стараются успокоиться и бороться с наваждениями, но в этом забытом богом, нелепом уголке их протесты тоже кажутся дикой выходкой. Да иначе и быть не может. Стоит поглядеть на это царство тьмы, и в голове начинают роиться диковинные фантазии. Путешественников охватывает оторопь при виде глубоких ущелий, да и художники рисуют темные леса со старыми деревьями, дрожа от страха. Я и сам проявил любопытство, и мне хватило впечатлений еще до встречи с Эмми, во время той первой прогулки по долине. Я уже говорил, что, когда померк свет, меня испугало бескрайнее небо без единого облака.

Не спрашивайте, что я об этом думаю. Ничего я не знаю, вот и все. Ответ может дать только Эмми. Жители Аркхема не будут говорить о «странном времени», а три профессора, видевшие метеорит и его цветную глобулу, давно умерли. В сердцевине камня были и другие глобулы. Одна из них, очевидно, впитала в себя соки земли и исчезла, а вторую не успели вовремя обнаружить. Не сомневаюсь, что она осталась на дне колодца, а иначе лучи не меняли бы свой цвет, падая на его отравленные края. Если в народе говорят, что пустошь с каждым годом увеличивается на дюйм, то, наверное, яд еще бродит в почве. Дьявольский свет затаился и ждет своего часа, но что-то сдерживает его и не дает развернуться, а иначе сотни миль превратились бы в такую же серую пустошь. Может быть, его крепко сдавили корни деревьев с тянущимися вверх ветвями? В Аркхеме я слышал новую быль о том, как могучие дубы светятся и движутся по ночам.

Одному богу известно, в чем тут причина. Похоже, Эмми рассказал о каком-то газе, неподвластном законам нашего космоса. Телескопы и фотокамеры обсерваторий не способны уловить лучи из иных миров, и мы не знаем, какие солнца сияют за пределами Вселенной. Астрономы вычислили и определили траектории небесных тел и признали, что земные меры не подходят для гигантских далеких планет. Источник страшного сияния по-прежнему не разгадан. Это просто был некий цвет из пространства – пугающий вестник бесформенных сфер за пределами земного мира. Когда эти черные сверхкосмические бездны возникают перед нашим мысленным взором, у нас холодеет кровь в жилах и замирает сердце.

Я глубоко сомневаюсь, что Эмми лгал и хотел ввести меня в заблуждение. Не думаю также, что его рассказ – причуда расстроенного ума, о чем меня предупреждали в Аркхеме. Метеор принес много горя в мирные края. Не только люди, но и долины и холмы пережили настоящую катастрофу и до сих пор не оправились от нее. Я буду рад, когда выроют водохранилище. Надеюсь, с Эмми ничего не случится, ведь он не раз видел радужное сияние и знает, что оно сулит мучительную смерть. Почему он не решился уехать и точно ли запомнил слова умирающего Нейхема: «Не могу отсюда уйти, знаешь, что-то тянет, но пользы от этого нет…»? Эмми – добрый старик, и, когда гидрологи приступят к работе, я обязательно напишу главному инженеру, чтобы он не спускал с него глаз. Неужели он превратится в серое, сгорбленное чудовище с ломкими костями и будет являться мне в кошмарных снах? Одна мысль об этом внушает мне беспокойство и не дает спать.

1927

Жизнь Чарльза Декстера Варда

Соли Животных таким образом приготовляемы и сохраняемы могут быть, что изобретательному Человеку не составит труда заполучить в свой Кабинет весь Ноев Ковчег и по своему желанию восстановить в первоначальном виде любое животное; и подобным же методом из определенных Солей человеческого Праха под силу Философу, не прибегая к преступной Некромантии, восстановить Облик любого Мертвеца из Праха, в коий его Тело успело обратиться.

Бореллий

I. Заключение и пролог

1

Из частной клиники для душевнобольных возле Провиденса (штат Род-Айленд) недавно исчез на редкость необычный пациент. Его имя – Чарльз Декстер Вард, а поместил его в клинику, причем весьма неохотно, удрученный горем отец, у которого на глазах происходило помрачение рассудка сына, проявлявшееся сначала в кое-каких странностях, а потом превратившееся в тяжелый маниакальный синдром, возможно, с манией убийства. Очевидны были также необычные изменения в мозге больного, и сами врачи признавали, что этот случай не меньше ставит их в тупик с точки зрения физиологической патологии, чем психической.

Во-первых, больной выглядел гораздо старше своих двадцати шести лет. Умственное расстройство, несомненно, старит быстрее, однако в лице молодого человека было нечто такое, что обыкновенно бывает только у много поживших людей.

Во-вторых, органические процессы представляли собой такую немыслимую нелепость, какой не знает медицинская практика. В дыхательной и сердечной деятельности больного наблюдалось отсутствие ритмичности, голос он потерял, так что мог только шептать, пищеварительный процесс был до крайности замедлен и сведен к минимуму, а нервные реакции на обычные раздражители не имели ничего общего с известными реакциями, будь они нормальные или патологические. Кожа стала сухой и холодной, как у мертвеца, а лабораторные исследования показали ее необычную рыхлость и жесткость. Большая овальная родинка исчезла с правого бедра, зато на груди появилось непонятное черное пятно, которого раньше там не было. Короче говоря, все медики согласились с тем, что обмен веществ у больного немыслимо замедлен и подобный прецедент наукой не зафиксирован.

С психикой у Чарльза Варда тоже происходило что-то непонятное. Его безумие не было похоже ни на что описанное даже в наиновейших и подробнейших ученых трудах, зато сопровождалось таким интеллектуальным напором, который мог бы сделать его гением или вождем, не прими он столь необычную и уродливую форму.

Доктор Виллетт, домашний врач Вардов, утверждал,