подругу — одаренную иномирянку, обязанную посетить императорский бал. Инес тоже была иномирянкой, но… Пустых при дворе не приветствовали, ее и пустили, лишь потому что Ольга отказалась ехать без нее. Ольга могла себе позволить немного покапризничать, она только-только стала графиней нир Виладжо, и высокопоставленный муж ради нее готов был снять с неба обе луны и даже взять в дом Пустую.

Инес ехала на бал и с трудом понимала, кто она. Не слуга, не родственница. Некрасивая баба, взятая из милости.

Ольга была добра к ней, с садика дружили, как-никак, и Инес бы смирилась. Нет у нее магии и не надо, раньше тоже не было, и красоты особой не было, да и особенного ум бог не дал. На балу дракониры отворачивались, скривившись, а драконицы отшатывались и закрывались веерами, дети смеялись, показывая пальцем.

А вот император не кривился и не отворачивался. Пригласил ее за свой стол и весь вечер рассматривал так откровенно, что сердце забралось куда-то в горло и трепыхалось синичкой. Ей выделили высокой милостью гостевые покои во дворце на всю бальную неделю, и император пришел к ней в первую же ночь.

Это было безумие. Она потеряла разум, сердце, покой, чувство стыда и меры. Она жила от ночи к ночи. Ходила что пьяная, вспоминая его шальные глаза, руки, шепот «драгоценная, иномирная, моя».

Все кончилось, когда она забеременела. Император был так откровенно счастлив, что подарил ей целое поместье, браслет из ониксов и открыл на ее имя небольшой счет, а после шлепнул ее по заду, как племенную кобылу и сказал:

— Если сын родится сильным, возьму, как родного, а если слабым, уж не обессудь, отдам в храм.

На Инес словно ведро ледяной воды опрокинули.

В тот же день ее выставили из дворца, как дворняжку. Поместье оказалось заброшенной деревенькой из десятка дырявых домов на окраине Вальтарты, а браслет было не продать, не подарить. Он вообще с руки не снимался. Его функцией было отслеживать, местонахождение Инес и самочувствие плода. Счет пополнялся, вот только стряпчий жестко отслеживал, на что Инес тратит деньги. Лишнее платье было не купить

Магия к тому моменту ее окончательно изуродовала, и никто даже не узнал, что она ходит с брюхом наперевес.

Ребенка император взял, и отдал антом в великую семью, а ей сказал позабыть про мальчишку.

Сердце заполнила злоба. Днями она лежала в своей душной комнатушке, выворачиваясь от ненависти, пока в ней не проснулась магия. Черная, как ночь. У Пустых заблокированы светлые потоки силы, но она-то была иномирянкой, и темная магия текла из нее с той же легкостью, с которой карандаш скользит по бумаге.

Дело было не в том, что она злая. Ей просто хотелось увидеть сына, и она не гнушалась ничем. Ей не стали помогать светлые дракониры, и она добралась до ритуалистов, отдав на эксперименты собственное тело, после вступила в их ряды, создав свой первый темный источник.

А после ей наконец повезло. Однажды ночью к ней пришла женщина, с ног до головы закутанная в черное.

— Моя госпожа рожает, — сказала она шелестящим голосом. — Мы наслышаны о ваших талантах, но сможете ли вы поменять детскую ауру?

В те дни нир Байлок еще крепко сидел в своем кресле, железной рукой управляя ритуалистами, поэтому во дворец она шла, чувствуя за собой поддержку. Пути назад больше не было.

— Мой мальчик ведь тоже принц, старший в очереди, — сказала Инес медленно и торжественно, — Он тоже имеет право на престол. Первый в Вальтарте темный маг, владеющий темной магией от рождения. Знаешь, какой у него редкий дар?!

Я знала. Милый не должен был мне говорить, но он сказал тайком от матери, поэтому я на всякий случай отрицательно помотала головой.

Вейра Инес торжествующе расхохоталась:

— И правильно сделал, мать у него одна, ей одной можно верить, а наяр сколько угодно будет. Да вот хоть сотня.

Посмеиваясь и жадно разглядывая мое лицо, Инес пожелала мне спокойной ночи и удалилась. В замке щелкнул ключ. Признаться, в замке ночами было опасно, поэтому на ночь покои запирались, а ключи матушка Инес носила у себя на поясе.

Но на моем окне одна из створок прилегала неплотно, и я терпела ночные сквозняки ради возможности изредка уходить тайком в сад. Это было только мое время.

Вот и сейчас, дождавшись тишины в замке, выскользнула в окно, прошлась по широкому карнизу и спустилась по декоративной лесенке второго этажа в сад. Мне нужно было очень крепко подумать. Все эти разговоры про наяр очень не понравились.

Мой милый был моим богом, спасителем, солнцем, и я с благодарностью принимала наш будущий брак. Но если отодвинуть благодарность, что останется между нами?

Спрыгнув в сад, привычным маршрутом побрела в заросли жасмина, но от душного аромата, разболелась голова. Даже здесь, в саду было негде спрятаться от черных мыслей.

— Вольмир, — позвала черную тень, застывшую у ворот на страже. — Выпусти меня погулять, миленький. Я до леса дойду и бегом обратно, сил моих нет больше взаперти сидеть.

Тень рвано обернулась, уставив на меня мертвые глаза, а после согнулась в полупоклоне. Мой будущий супруг управлял перевертышами, и не было на земле слуг преданнее и послушнее. Только Он и вейра Инес обращались с ними, как с мертвыми, а я, как с живыми. Во мне жила твердая уверенность в наличии в их теле души.

Вот, к примеру, стража у ворот звали Вольмир, и всего какой-то год назад, он был мужем одной ловкой драдеры, с которой прижил двух детей, а сам служил в столичном гарнизоне. И на земле его держала только жажда узнать, что стало с его женой и детьми после нападения на Лаш перевертышей.

Кажется, он даже не осознавал, что давно уже сам стал перевертышем.

Вольмир посторонился, и я счастливо выбежала в ночную темень. Здесь, на луговом просторе даже воздух был слаще, ветер свежее. Чем сильнее я отдалялась от замка, тем легче дышалось.

— Привет.

Вздрогнув от испуга, повернулась. Взглянула. Застыла.

Передо мной стоял совсем молодой драконир, золотые проявленные крылья мели по густой луговой траве, пока он шел ко мне, аура пылала подобно солнцу, освещая луг. Меч на поясе, наручи из чистого золота, прошитые магией, такое удивительное, подобное древнему богу лицо. Только за янтарным стеклом глаз билась страшная черная буря.

Губы у него странно подергивались, словно он собирался закричать или скастовать заклинание, или выпустить огонь. На