не отрывал от меня горящего солнцем взгляда, за дверью слышался топот, шум.

— Вейра, откройте, я буду вынуждена применить силу!

На спине, где я едва дотягивалась руками было что-то странное. Выпуклое и… довольно крупное. Что. Это.

За дверью стихло.

— Эль, — послышался мягкий голос моего милого. — Открой мне, не дурачься.

Мой драконир дрогнул, загорелся, словно был солнцем в человеческом облике, а я, изогнув руку под немыслимым углом, нащупала теплую пульсирующую штуку и оторвала от тела.

Дверь рухнула, разлетевшись осколками, стеклянной чешуей осыпались окна, в которые запрыгивали перевертыши. А на пороге стоял мой милый, только в его глазах вместо зелени стояла чернильная тьма.

Я опустила глаза. У меня на ладони сидел влажновато-теплый паук размером с сахарницу, поблескивая восемью глазами.

— Эль, дай его мне, только осторожно, — милый протянул руку, и я автоматически сделала шаг ему навстречу.

— Нет! — одновременно крикнул с ним мой драконир. — Ты должна уничтожить его своими руками! Это основное условие!

— Теофас! — милый застыл, как вкопанный, увидев его. — Не может быть… Ты бы не нашел, ты не мог!

Теофас? Кровавый узурпатор, отнявший силой трон у моего благодетеля. Или нет — мужчина, поцеловавший меня, обманувший, спасший.

Лязг скрестившихся мечей оглушил меня.

— Дай мне паучка, детка, — ласково позвала Инес.

Она стояла в дверях и манила меня рукой. Подзывала, как кошку. Мне очень хотелось к ней подойти и доверчиво вложить в ее руки эту тошнотворную штуку, я даже сделала новый шаг. Под ногами зашуршало. Бумажка, вырванная из блокнота.

«Отсутствует критическое мышление», — прочла про себя.

Около меня плеснуло черной кровью. Мой драконир, которого я еще не могла называть Теофасом, разрубил пополам одного из перевертышей, протянувшего ко мне руки. И глядя в его золотые глаза, я со всей силы сдавила паука.

Боль, сравнимая с первым переворотом в полноценного дракона, накрыла штормом, выгнула тело под немыслимым углом. Невидимое нечто ломало грудь, словно собираясь выбраться наружу. Предплечье жгло, как будто на меня ставили тавро. Наверное, так себя чувствует тряпичная кукла, которую перекраивают наживо.

— Теофас!

Я не знаю, почему именно это имя вырвалось из груди. Память, похожая на вживлённый в голову проектор, перематывала наше детство, юность, Ленхард, мертвую баронессу, казнь, мое отражение в зеркале.

Какие… глупые вещи меня волновали.

«Убью, — прорычала улиточка. — Убью, закопаю, воскрешу и так пять раз!»

Крылья, алые, как кровь, закрыли меня от очередной атаки перевертышей, а после распахнулись вновь, ломая тела, стены, иллюзию тихого провинциального замка. С губ рвался рык. Шипение, как если бы я родилась змеей.

— Целессс!

Я, милый, сейчас выну тебе кишшшки… Рразоррву! Перед глазами стояла красная пелена, сквозь которую рвалась тьма и огневые вспышки. Выпустив животную ипостась, я крушила свою темницу, перекусывала шеи, рвала когтями чужеродные блеклые ауры. В какой-то миг меня спеленал черный кокон, кто-то пережал мне запястья

— Ты была несчастлива с ним, я освободил тебя! — заорал мне в лицо Целес. — Я забрал тебя у него, чтобы сделать счастливой.

Ты забрал не меня у него. Ты забрал меня у меня. Сделал овощем. Яблоком на ветке, которое ни о чем не думает и ни к чему не стремится. Даже перевертыши помнят тех, кого любили, а я забыла собственную семью. Маму, мужа, Рея и Клео. Даже самого себя, ты забрал.

— Умри, милый.

Занесла руку с проявленными когтями, чтобы уничтожить ненавистное лицо, человека, который много лет подряд носил маску моего друга. Но тело было слишком истощено. Меня шатнуло, в глазах снова плеснуло тьмой, Целес сжал меня за плечи до обморочной жути, потянул вверх, в пробитую крышу замка. А после его голова буквально отделилась от тела.

Меня окатило теплой кровью.

Я упала в золотое сияние, и изо всех сила вцепилась в спасительную теплоту знакомой с детства ауры. Вжалась, выстроилась в его руки, чувствуя радость и покой, которого была лишена с той секунды, как меня семилетней отправили во дворец.

Связь восстанавливалась по волокну, сплетаясь в алмазной прочности нить, возвращая утраченные функции. Зов, чувство ауры, дальность ощущений, умение делить свои чувства с Истинным.

— Забери меня домой, Тео.

Он подхватил меня на руки, и мы поднялись в небо, к моему удивлению, светлое, сияющее от утреннего белого солнца, словно вместе с иллюзорным замком была уничтожена и ночь. Снизу на нас смотрели дракониры Вальтарты, измученные, окровавленные, с рассыпанными по латам светлыми волосами и неверящими улыбками. Кто-то поднял вверх меч, и вслед за ним в небо взметнулись сотни мечей, от ликующего драконьего вопля едва не заложило уши.

Перевертыши лежали вперемешку, покрыв оранжевый песок чернотой тел. Их хозяин был мертв, и они последовали за ним в лучших из миров.

В воздух рядом с нами поднялся один из дракониров, и я без особого удивления узнала в нем Анхарда. Тот бесстыдно сканировал меня взглядом — от голых ступней до едва запахнутого на груди плаща, в которой завернул меня Тео.

— Надеюсь, это была последняя стычка в этом году, а то я жениться надумал.

— На ком? — спросила без улыбки.

— На Кайне.

Новость искренне меня изумила. Я-то думала, их общение оборвалось после Ленхарда. Да и, честно говоря, почти женатые дракониры не должны смотреть такими глазами на Истинную своего императора.

— Ты же ее не любишь.

— Ну и что? — голос у него звучал обиженно и немного зло. — Она богатая, а я красивый, у нас будет сильное потомство.

При последних словах мы с Тео не сговариваясь поморщились, словно наелись кислых слив.

— Лети отсюда, друже, — буркнул Теофас. — Не то веем сделаю.

— И не женись, — добавила я тихо. — Дай ей шанс встретить своего Истинного, и себе тоже дай шанс.

Анхард резко развернулся и по-соколиному бросился к своему отряду: сложил крылья и головой вниз.

На вороте у Теофас загудело мелкое связное зеркальце, и тот активировал его щелчком пальца.

— Лаш зачищен, — педантично отчитался Рейнхард. — Хотя как зачищен, они тут все мертвые попадали, даже не знаю, сразу их жечь или собрать кучей, а потом запалить на главной площади для успокоения жителей. Как Эль… Ее Величество?

— Домой летим.

Голос у Теофаса ломался, словно ему было снова двенадцать, и я задрала голову, чтобы посмотреть, что это с ним. Но он, как нарочно, спрятал лицо в моих спутанных