Офицеры при немцах-часовых разговаривали в полный голос, без всякой опаски, и речи вели о вещах самых наисекретнейших.

В результате Устюжанинов узнал неожиданно для себя великий секрет – утром корпус Бургойна выступает на соединение с отрядом Сен-Леджера.

Так оно и произошло. По дороге солдаты Бургойна вместо того, чтобы двигаться тихо, неприметно, разносили в пух-прах маленькие городки, сжигали фермы, дело дошло до того, что вюртембержцы, шедшие в хвосте колонны, даже подожгли хлебное поле. Бургойн обозвал их за это дураками, а Манштейна при повторении подобной истории обещал отдать под суд.

Полковник перетрухнул, побелел, как головка соли: Бургойн считался человеком суровым и слов на ветер не бросал.

Вернувшись в полк, Манштейн первым делом провел дознание: кто поджег хлебное поле?

Человек, сделавший это, оказался ему знакомым – черноволосый верзила с бычьей шеей.

– Тьфу! – брезгливо отплюнулся полковник. – Опять этот кусок говна, оторвавшийся от коровьего хвоста? Тьфу!

– Опять он, – подтвердил глуховатый на ухо капрал, докладывавший командиру полка о поджигателе.

– Прошлый раз мы сколько палок ему всыпали?

– Пятьдесят.

– А сейчас пусть будет сто. Кости ломать, конечно, не надо, но спать пусть развешивает себя на ветках какого-нибудь дерева. Сто палок!

– Слушаюсь, сто палок, – рявкнул капрал так громко, что чуть себя, глухого, остатков слуха не лишил.

Черноволосому всыпали сто палок, откладывать это дело на потом не стали – пирожки тем и хороши, что – горячие. Глуховатый капрал веселился от души – черноволосый ему не нравился, а в армии это – самая большая беда. Лучше не нравиться трем генералам и двум маршалам, чем одному капралу: генералы и маршалы с ним ничего не сделают, а вот капрал сделает все, что захочет.

Капралы перестарались – черноволосый после экзекуции не мог идти, его шатало от одного края дороги до другого, легкий порыв ветра мог сбить его с ног, поэтому бедолагу уложили на подводу, на мешки, в которых везли овес для лошадей. Уложили носом вниз.

– Переверните меня носом вверх, – попросил черноволосый.

– Ни в коем разе, – воспротивился этому глуховатый капрал, – носом вверх – будет сильно укачивать, всю телегу заблюет, лошадь господина полковника оставит без еды… Пусть едет в прежнем положении.

Полк Манштейна двинулся дальше.

Бургойну удалось захватить два хорошо укрепленных форта – Эдвард и Тикондерога, – слишком уж большая сила волоклась под командой генерала по земле Канады. Форт Эдвард сдался сразу, а Тикондерога сопротивлялась долго – там у американцев был очень толковый командир Артур Сент-Клер.

Форт удалось взять только после того, как англичане затащили на самую высокую точку окрестных холмов – гору под названием Сахарная Голова, – несколько орудий, оттуда пушки начали крушить все, что находилось внутри форта.

Сент-Клэр ушел из крепости, соединился с одним из отрядов, успешно противостоявших англичанам и занялся «превращением противника в рубленую капусту» – именно так выразился он, не предполагая совершенно, что через двести лет весь мир будет так звать основную валюту нашей грешной планеты.

Джордж Вашингтон, который командовал главными силами инсгургентов – сторонников свободы в Новом Свете, – спешно послал войска на север, в помощь частям Филиппа Скайлера, сдерживавшего основной напор Бургойна, – туда двинулись американские генералы Линкольн, Морган и Арнольд.

Вскоре отряд хваленых английских волкодавов под командой Сен-Леджера был разбит и рассеян.

«Нужна мне английская армия, как собаке второй хвост, – с неясной тоской думал Устюжанинов, стоя на часах подле палаток, разбитых вдоль кромки дремучего, дышащего холодом черного леса. – Мои симпатии – на стороне американцев. К ним и надо прибиваться. А здесь делать нечего».

Через сутки Устюжанинов встал на очередное четырехчасовое дежурство, дождался, когда лагерь затихнет, захрапит, у палатки Гуго фон Манштейн, уснет его ленивая лошадь, а бдительные капралы погасят у себя огонь, вскинул мушкет на плечо и неслышно – все-таки охотничьи навыки сидели у Алексея в крови, – вошел в черный, тяжело вздыхающий лес.

Он шел, не останавливаясь, несколько часов подряд. Шел, совершенно, не представляя себе, куда идет, в каком углу, около какого селения выберется из этих дремучих зарослей…

Незадолго до рассвета, когда в угрюмой черноте начали появляться серые полосы, будто от земли неожиданно стало тянуть костерным дымом, Устюжанинов решил отдохнуть.

Выбрал под выворотнем место помягче, помшистее, стянул с себя камзол и расстелил его на земле. Хотел стащить с ног ботфорты, но потом решил этого не делать – а вдруг придется поспешно покидать это место и убегать куда-нибудь галопом в поисках убежища.

Хотелось есть. Но главное было не это, главное – хотя бы немного поспать, а там видно будет.

Очнулся он оттого, что было уже светло и совсем рядом на полянке танцевали два молодых, крепких, похожих на домашних петухов, фазана-самца – вероятно птицы соблазняли спрятавшуюся где-то недалеко самочку. Устюжанинов, стараясь не делать резких, заметных со стороны движений, потянулся к мушкету, приподнял ствол, прицелился и выстрелил.

Попасть в птицу пулей – штука трудная, но Алеша имел за плечами камчатскую школу, одной дробиной обязательно надо было уложить двух, а то и трех куропаток, и с этой задачей справлялись и взрослые и дети, – он попал в одного из танцоров. Рябой красногрудый плясун, вскрикнув надорванно, по-куриному, отлетел в сторону и затрепыхался в траве.

Второй петух, подпрыгнув, стремительно перелетел через высокий фиолетовый куст, нырнул поближе к земле и низом, низом, едва не цепляясь крыльями за стебли травы, унесся в лес.

Устюжанинов хлопнул ладонью о ладонь: есть шанс приготовить себе роскошный завтрак, который полковнику, например, даже сниться в походных условиях не может. Жареный петух. Нет, это еще лучше – жареный фазан…

Он быстро ощипал петуха и запалил костерок. Невысокий, с жарким пламенем, без дымной кисеи, уползающей вверх, – Устюжанинов специально следил за ней, чтобы костер не засекли со стороны, – насадил увесистую пупырчатую тушку на острый стебель деревца, специально срезанного для этого, и сунул в огонь.

Запахло жареным, вкусно запахло. Молодой петух – это не старая жилистая ворона, не из дерева вырублена, – зажарился довольно быстро, из пореза, сделанного палашом для пробы, брызнула розовая сукровица. Устюжанинов подержал добычу еще немного на огне и, пожалев о том, что у него нет соли, вздохнул голодно и впился зубами в молодого фазана.

Он был настолько увлечен едой, вкусным духом, исходившим от жарева, что не обратил внимания на сухой щелчок, раздавшийся в лесу, хотя должен был обратить и проверить, откуда идет звук, но в ответ на это Устюжанинов зашвырнул в кусты обглоданную кость, тем и ограничился. В следующее мгновение на плечо ему легла тяжелая рука.