– Танцующий шут?

Томас кивнул и улыбнулся.

– Трикстер, – догадалась я.

* * *

Усталость превратилась из раздражающей в невыносимую. И даже подсказка Томаса вызывала головную боль. Желания рваться в «Гекату» и болтать, возможно, с самым опасным из всех демонов у меня не было.

Я вызвала такси и попрощалась с Томасом и Селеной. Все-таки мы были командой «Спасите Уоррена» и останемся ею до конца. Даже после смерти он помогал нам, больше всех остальных.

Где-то на полпути к дому мне позвонил Каспий. Каждая фраза звучала спокойно и аккуратно:

– Ив, я в больнице, у Горца…

Он в морге. Вместе с Уорреном.

Слезы потекли из глаз, я прикрыла лицо рукой. Таксист посмотрел на меня без малейшего сочувствия.

– Ты не хочешь…

– Разберешься с этим сам, ладно? – перебила я, представляя, как он от обиды поджал губы. Он быстро попрощался и отключился. За это я была ему крайне благодарна.

Мунсайд – темно-синий город. Но сегодня он был серым. Плотно затянутое небо. Было непонятно, где солнце, есть ли облака, вечер или день. Я бросила взгляд на цифры над магнитолой: два часа. Казалось, что был поздний вечер.

Элиза встретила меня с жалостливым выражением лица, от которого стало еще хуже. Припухшие от слез глаза смотрелись странно на лице зомби. Она протянула ко мне руки, желая заключить в объятия.

Но я так не хотела быть жертвой.

Я вырвалась из маминых рук и взлетела по ступенькам вверх.

Уставившись на зияющую дыру в двери моей комнаты, я решила войти внутрь. Забралась на кровать с ногами и обвела взглядом помещение, мысленно возвращая игрушки на место, заглядывая в шкаф, где мы прятались с братом.

Мне так его не хватало. Кави не умел сочувствовать, для него смерть была обыденным делом и не вызывала эмоций, присущих людям.

Я никогда не ценила простых людей, лишенных магических способностей, самых простых и заурядных, с сердцем нараспашку и мелочными заботами.

Сжавшись в комок, я смотрела на пустое кресло, где всегда сидел Кави, и не могла понять свои чувства.

«Я всего лишь хотел спасти маленькую невинную девочку».

Какую игру он вел? Как он мог надеяться, что я пойму все сама и спасу Мунсайд?

Подожди.

Сквозь сон ко мне пробралась одна важная мысль. Кави ничего не говорил про Мунсайд. Он хотел спасти меня. Меня.

Взгляд скользнул вниз, на пол.

А если он убил моего брата по его просьбе? Если они просто хотели вытащить меня из плена менталистов? А потом из города?

Я вздрогнула. А вдруг они слышали меня прямо сейчас?

Но истощенный организм победил, и я провалилась в сон.

Каспий

На лице Седрика Горца застыло безумное выражение. Его тонкие, хилые ручонки тряслись от возбуждения.

– П-п-полутрансформация… mandibulla в-в-выставлена вперед. А зубы…

Он ощупывал тело Уоррена как какой-то экспонат, тыкал в его челюсть, показывал заостренные зубы и едва сдерживался, чтобы не взяться за скальпель. У Каспия тоже тряслись руки, но от злости.

Он ненавидел некромантов, как и большинство нечисти. Работающие также под покровительством Барона Субботы, все как один больные извращенцы, не имеющие ничего святого. И да, поголовно фанатики Корнелиуса.

Каспий едва сдерживал себя, чтобы не начистить этому придурку морду.

Уоррен казался спящим, безмятежно-спокойным, как никогда раньше. Каспий не мог оторвать от него взгляда, не мог принять, что перед ним мертвый человек. Казалось, сейчас он нахмурится, подожмет губы и перевернется на бок.

В горле стоял ком.

– Отличный в-в-выстрел, – скалился Горц, глядя на инкуба, – п-п-прямо в сердце.

Крошечная кровавая точка, меньше монетки. Прошла навылет. Уоррен недолго мучился. Хотя Каспий слышал, что при остановке сердца мозг еще работает какое-то время. Но он помнил, что Уоррен упал сразу, будто его выключили.

Его убили. Он его убил. Пусть даже по просьбе самого Уоррена. Стоило ему обрадоваться, что ему не нужно становиться убийцей благодаря Хейзер, как судьба посмеялась ему в лицо. Бессердечная сука.

Кстати, о них. Криста, узнав обо всем, наверняка бы ехидно ухмыльнулась и сказала: «Весь в отца».

От наследственности не сбежать. Пусть она и была подправлена магией Лилит.

– Д-д-документы оформлять?

Как же он его бесил.

– Нет.

Уоррен не давал ему указаний, что делать с телом. Ивейн ничего не сказала. Утром они отключили его телефон, а автомобиль спрятали в гараже Хейзер. Туда родители, скорее всего, не сунутся. Никаких ниточек не осталось.

Селена могла сказать, что Уоррен у нее, прикрывать его пару часов. А дальше что? Как они все объяснят? Их же будут допрашивать. Если о револьвере в бардачке Уоррен все продумал, то и об остальном…

По пути в больницу, пока Хейзер не позвонили и не сказали, чтобы она срочно ехала на какой-то шабаш, она предложила оформить Уоррена как без вести пропавшего. Так они дали бы его родителям надежду.

Уоррен был единственным ребенком. Впереди у него маячили колледж и самостоятельная жизнь, с ума сойти.

И Каспий оборвал ее, пускай вынужденно.

Он сотню раз спрашивал у Хейзер, можно ли его вернуть. Нет, Вендиго и подобные твари не возвращаются.

– В-в-вы б-б-будете его хоронить?

Каспий посмотрел на Горца в упор, давая понять, что не намерен отвечать на вопрос. Точно не сейчас, когда время поджимало.

– Оставим на хранение здесь. Никаких бумаг. Никаких улик. Никому ни слова. Ни Бальду, ни полиции.

Хотя Комитет и так знал, но им необязательно быть в курсе того, что произошло с телом.

Каспий вышел из больницы и долго смотрел в серое небо. Хотелось курить. Он редко это делал, но сейчас очень хотелось.

Ближайший магазин находился в километре, а прохожих рядом не было. Город выглядел мертвым, хотя он знал, что с самого утра во всех древних домах царила сумятица, вот улицы и остались пустыми.

Тут он заметил стоящего в сторонке человека, от которого тонкой струйкой шел дым. И только подойдя вплотную и попросив сигарету, он узнал в нем Кави.

Каспий держался изо всех сил, чтобы не ударить его. Когда-то могущественный, демон выглядел теперь невероятно жалко. Он мелко тряс головой, смотрел в пол, протянул сигарету и тут же убрал руку. Обыкновенный торчок. И это он создал Мунсайд и поддерживал в нем жизнь на протяжении четырех веков.

Каспий знал его по детским воспоминаниям. По людским меркам его сознанию и телу было восемь лет. Десятилетняя Ивейн перепрыгивала лужи, держась за руку солидного красивого мужчины с идеальной осанкой и гордо вздернутым подбородком. Ивейн заливисто смеялась, прыгая в желтых сапогах по лужам, а он журил ее и ласково улыбался. Как он их тогда ненавидел, скрипел еще молочными зубами и завидовал, что даже у нее было подобие отца.