И тут она появилась у него на пороге. Платье испачкалось в грязи, траве и чьей-то крови. Ее лицо было пунцовым. Она задыхалась от бега и почти рыдала, по-настоящему, не пытаясь сдерживаться.

С пронзительным воем, прерываемым диким, совсем не девичьим плачем, она сползла на пол и спрятала голову в коленях. Он видел сгорбленный, трясущийся комок, тонкие руки, выступающие позвонки, ногти, впившиеся в кожу.

– Из-за меня, – слышалось сквозь вой, – умер. Убила…

Сердце забилось в тревоге. Он опустился на пол и вздрогнул, как только ее руки быстро и цепко обхватили его, словно щупальца.

В ее жесте сквозила детскость, она забралась к нему на колени, стараясь спрятаться. Она что-то лихорадочно шептала, не глядя на него, и прижималась к груди, где громко билось сердце.

– Уоррен, – ревела она, – мой Уоррен… Мой человек…

Какое-то воспоминание проникло в край его сознания и вызвало ревность.

Понимая, что слова сейчас бесполезны, он укачивал ее как маленького ребенка.

– Тише, тише, – шептал он и гладил ее по волосам, хотя ему физически было больно это делать. Каждое прикосновение вспыхивало каким-то горьким чувством. – Я с тобой.

На какой-то миг она успокоилась, чтобы набраться сил для новой истерики. Но та настигла ее уже в доме, на той же самой кровати.

– Уоррен. Убила. Виновата, – бормотала она.

Он не хотел знать, что произошло, но был уверен, что не изменит отношения к ней.

Когда он присел рядом, она вслепую нашла его руку и крепко сжала. Он сидел неподвижно.

– Все демоны эгоисты, а я его убила… Точнее, Каспий… Но я виновата. Это же лучше, чем если бы он ел людей… Лучше? Быть мертвым…

Ее сумасшедший шепот пугал.

– Зачем ты сделал это? Я же не справилась бы одна… Ты тоже виноват. Он виноват. Вы будете двумя. Да-да. Я вас поделю на два…

Она прикусила собственную руку. Он схватил ее за запястья и отвел их назад. Попытался заглянуть в глаза, но там ничего не было.

– Пожалуйста… – повторяла она.

Она должна была кружиться в танце с каким-нибудь мальчиком, прощаться с одноклассниками и школой, болтать с друзьями, смотреть на звезды, говорить о планах на будущее, а не сидеть на коленках у взрослого мужчины в какой-то халупе на окраине.

Кави вытирал кулаком слезы на ее щеках.

– Как тебе помочь? Как? – растерянно шептал он. – Ну же… только намекни…

– Теперь бездна смотрит в тебя.

Он ничего не успел спросить.

Резкое движение. Привычное ощущение чужеродного объекта в теле. Что-то вонзилось в живот.

Еще раз.

Еще. И еще.

В голове появилась мысль: «Когда она успела стащить нож?»

Ивейн

Ивейн Лавстейн – прирожденный убийца.

Первое, что я сделала, как только появилась на этот чертов свет, – убила собственную мать.

Факт оставался фактом. Мое рождение погубило всю семью, пусть и «случайно». Выполнив предназначение Создателя, можем ли мы отмахнуться этим словом?

Лев убивает овцу. Неслучайно.

Я убила Голема. Неслучайно.

Я вонзила нож в человека, который одновременно был источником всех моих страданий и радостей. Если бы я сделала это только раз, можно было бы списать все на случайность, но я сделала это ровно семь раз, пока с омерзением не отбросила украденный с кухни нож.

Этих семь ударов – забытая печаль и сожаление, отупляющая злость вперемешку с животным счастьем. Забыть, что он должен выжить. Всего семь ударов.

Внутри меня что-то взвизгнуло от ужаса. Так визжат, когда видят дохлую мышь, принесенную котом, а не когда выпускают кому-то кишки.

Конечно, я утрировала. Поверх темной кофты расползалось темное пятно.

Приоткрытые губы, чуть вздернутые брови вверх. Он ни разу не шевельнулся. Его взгляд выражал лишь детское недопонимание, будто кто-то из взрослых рассказал пошлый анекдот. Ни единого вскрика, ни вздоха. Он не пытался защититься.

Мое сердце стучало, словно сотня барабанов, а легкие жгло от недостатка воздуха. Сконцентрироваться на дыхании, чтобы ни одна мысль не пролезла в голову.

На секунду меня охватила паника. Он слишком долго не двигался.

Я зажала рот рукой, подозревая самое ужасное, что могло произойти.

Но его глаза все-таки открылись, как у тех жутких фарфоровых кукол. На лице застыли царственное спокойствие и инфантильное дружелюбие, которое невозможно перепутать ни с чем другим.

– Ивейна? – удивленно и слабо спросил он, поднимая подбородок, а другой рукой прикрывая раны. – Неужто Асмодей смилостивился и я не пропустил твой выпускной?

Затем его взгляд зацепился за мои окровавленные руки, разодранное платье и нож, лежащий рядом. Он сложил два и два.

Мой Кави. Настоящий. Тот, которого я не видела пять лет, которому писала письма, о котором мечтала, к которому стремилась. Мой, настоящий. Мой. Мой. Мой.

– Я тебя ненавижу! – вырвалось у меня, и пару раз он позволил ударить себя, но потом с уверенной ловкостью, несмотря на раны, схватил за плечи. – Что ты со мной сделал? Зачем ты бросил меня?

Во мне кричали брошенный ребенок, несчастная сиротка.

Я эгоистка. Единственное, что меня волновало, – демон, который предал меня, из-за которого погибли мой лучший друг, моя мать и сводный брат. Последнего он убил собственными руками, которыми в детстве заправлял мне пряди волос за уши и поправлял одеяло.

Я должна была его ненавидеть. Я была обязана. Но не могла.

– Ивейна, Ивейна, – заботливо шептал он, уверенно вытирая слезы, словно я опять разбила блюдце или коленку. Я разбила все. – Я же… Я просто хотел спасти маленькую невинную девочку. – В его тоне сквозили растерянность и разочарование.

«Маленькая невинная девочка» чуть не убила его.

Кави пытался ободряюще улыбаться, говорил о том, какая я сильная и смелая…

Но я не та маленькая невинная девочка.

– Мы подписали договор. Одно лишнее слово – и у тебя не останется шанса.

– Мой брат…

– Ивейна, потерпи еще немного, и я все тебе скажу. Остался последний рывок.

Маленькая невинная девочка.

Я видела в глубине его глаз брезгливость и сожаление, замечала, как пальцы слегка поджимались после каждого прикосновения.

Раны затягивались.

– У нас осталось немного времени.

Немного времени на что? На осознание того, какая я тупая?

– Ты справишься. Если бы ты не справилась, я бы даже не начинал, не пытался…