– Вы поступили правильно.

– Он хотел забрать картину.

– «Святого Себастьяна»?

– На самом деле это не имеет значения. Я бы позволила ему взять ее. Он вообще мог забрать все, что угодно, но… он сказал, что они повесили Лоренцо.

Охваченная ужасом, Карла молчала, ожидая продолжения, но София больше не сказала ни слова.

– Хорошо, спуститесь потом, когда сможете, – тихо сказала наконец Карла, будто разговаривая с ребенком. – Я оставлю вам водички и приготовлю вкусный ужин, что-нибудь ваше любимое. А вы поспите, постарайтесь выспаться как следует.

София кивнула.

Карла с ужасной, мучительной болью в душе поспешила вниз, на кухню. Ей сейчас хотелось лечь и забыться сном. Или превратиться в другого человека. Только чтобы не испытывать этого ужаса, от которого можно сойти с ума. Пытаясь хоть немного успокоиться, она сделала долгий, глубокий вдох, села и, уронив голову на сложенные руки, разрыдалась. Плакала она отчаянно и долго. Тяжело видеть ее любимую госпожу в таком ужасном состоянии, но Лоренцо… Карла знала его чуть ли не с того самого дня, когда он родился. Если бы это она стояла перед Кауфманом с пистолетом в руке, то застрелила бы его не задумываясь. Если говорить прямо, расходовать на него пули – много чести, слишком легко этот фашист отделался. Она представила себе Софию, одну-одинешеньку там наверху, с ввалившимися глазами, упавшую духом. Так не должно быть, это несправедливо.

Чуть позже она прокралась на самый верх башни и увидела, что София крепко спит. Карла не отважилась прерывать ее забытье и решила заняться тем, что обещала: постараться найти что-нибудь вкусненькое и приготовить ей на ужин, надеясь, что вечером София все-таки спустится. Горе по-разному сказывается на людях. Одним нужно находиться среди людей. Другие предпочитают одиночество. Надо только поддержать и обнадежить Эльзу. Карла пойдет и скажет, что с ее дочерью все будет хорошо. А потом поищет пропавшего ребенка.

Но вот настал вечер, найти ребенка ей так и не удалось, и она уведомила о случившемся Максин; Карла тревожилась не только о ребенке, но и о графине, поскольку София все еще не спустилась.

Максин большую часть дня проспала, но, узнав от Карлы новости, быстро схватила халат и накинула на плечи.

Даже в конце дня запах дыма отчетливо чувствовался в воздухе. Казалось, он пропитал собой все: волосы, одежду, даже саму кожу, – и большинство обитателей деревни сидели по домам; одни отсыпались, другие просто отдыхали после бессонной ночи в подвалах. К вечеру жара усилилась, к тому же стояло безветрие. Издалека доносилась артиллерийская канонада, но на деревенской площади слышался лишь писк крохотных ласточек. И все же, когда с вершины башни слетела большая чернокрылая ворона, грохот канонады стал оглушительным. За первой в воздух поднялась вторая ворона. Потом еще одна.

– Три вороны, – прошептала Мария.

Три. Им что, все еще мало смертей? Старуха подавила зевоту и, несмотря на вечернюю жару, поплотнее закутала плечи в старый шерстяной платок. В лазурном небе все еще сиял огромный желтый шар солнца, однако совсем скоро он медленно покатится к горизонту. Бомбы ложились уже совсем близко, но старинные каменные здания вокруг площади оставались нетронутыми. Залитые жаркими солнечными лучами, они казались отлитыми из чистого золота. Каким прекрасным было это место, какая тишина стояла здесь всегда, как мирно и спокойно протекала тут жизнь, пока не разразилась проклятая война.

Вдруг по площади эхом прокатился чей-то крик. Через некоторое время распахнулись темные ставни, и в окне показалось испуганное лицо Анны, взгляд ее сонных глаз обратился туда, откуда донесся звук. «Что там еще на этот раз?» – читался на ее лице немой вопрос. Еще бы, ведь больше ничего страшного не должно случиться. Разве союзники не совсем близко? Старая Мария посмотрела вверх с таким видом, будто точно знала, «что там еще», но ничего такого там не происходило, разве что несколько голубей вспорхнули и подлетели к бассейну с водой посередине площади.

Свежий ветерок шуршал в плоских листьях смоковницы, и, прислушавшись, можно было услышать, как поет сам воздух.

Снова раздался крик, и через главную арку на площадь вбежал юный Альберто; он гнался за трехлапой собакой Габриэллы, сжимающей в зубах корку хлеба, отнятую у ребенка. Альберто обежал вокруг бассейна и поскользнулся на неспелой смокве, Анна подозвала к себе мальчишку, а собака удрала.

На площадь из дома вышла Максин в синем халате, который одолжила ей София, и заговорила с Карлой:

– Она очень долго просидела одна. Идите. – Максин махнула рукой направо, понимая, что Карла пойдет через тайный подземный ход. – Будьте помягче с ней. У меня есть от башни запасной ключ на тот случай, если она там заперлась. В любом случае она должна сейчас вернуться домой.

Карла скрылась в темноте дверного проема, а Максин зашагала к башне. Услышав в отдалении шум мотора, девушка остановилась. Неужели опять немцы? Нет, этого не может быть. Она скрестила на счастье пальцы и поспешила дальше.

Но в эту самую минуту, которая могла бы остаться в ее памяти навсегда, Максин услышала сверху, с самой верхушки башни, сдавленный крик. Прикрыв ладонью глаза, она посмотрела вверх и не поверила собственным глазам. Там, на самом верху, на краешке одной из зубчатых бойниц, повернувшись спиной к площади, сидела София. Без единого движения, не глядя по сторонам, со склоненной, будто в молитве, головой. Во рту у Максин сразу пересохло; она крикнула Софии, чтобы та была осторожна, и, не зная, что делать дальше, сощурилась, вглядываясь в залитое солнечным светом пространство.

Прошло несколько секунд, хотя для Максин время сейчас будто остановилось. Ей показалось, что вместе с Софией там есть кто-то еще, но потом свет изменился, и Максин убедилась, что ее подруга там совершенно одна. Это был просто обман зрения, игра света и тени.

А потом что-то медленно полетело вниз, меняя на лету форму, кувыркаясь и порхая на ветру. Это был всего лишь шарфик; но София вдруг слегка сдвинулась назад, и Максин бросилась бежать.

Через два часа

Лоренцо сидел в британском армейском джипе, который медленно карабкался наверх по дороге, спиралью опоясывающей холм, и постепенно приближался к Кастелло. Испытывая легкое головокружение, он свободно, полной грудью вдыхал воздух родных мест, исполненный его любимыми запахами розмарина, лимонов, запаха самой земли, – хотя не мог не обратить внимания и на запах дыма, до сих пор тяжело висящий в воздухе, – и с нетерпением предвкушал встречу с родными. После всех испытаний, опасностей, бегства, необходимости постоянно прятаться, после ареста и тюрьмы сердце его ликовало: наконец-то он дома.

Джип остановился перед великолепной аркой, ведущей на территорию Кастелло. Британцы направлялись на север, но согласились подбросить его до дому, несмотря на то что им пришлось сделать небольшой крюк. Он, конечно, и пешком одолел бы эти две сотни километров до дома, но на машине сэкономил время и теперь не мог уже больше ждать. Проявляя учтивость, Лоренцо спросил, не хотят ли его попутчики осмотреть Кастелло, и все трое британцев с готовностью вышли, радуясь возможности размять ноги. Все вместе они прошли сквозь арку и мимо знакомых каменных стен, охранявших покой и безопасность многих поколений его семьи, и оказались на площади. В воздухе жужжали многочисленные насекомые; британцы с изумленным восхищением оглядывались вокруг, обеими руками отгоняя комаров.