– Что с моим мужем? – прошептала она, с огромным трудом шевеля губами.

– О дорогая моя, видели бы вы, как он отплясывал. Они все, знаете ли, пляшут в петле. Дергают ножками. Немного попляшет – и все, финита ля комедия. Довольно забавно… Я так понимаю, вы согласились с моим предложением?

Он снова повернулся к ней спиной и принялся снимать картину со стены. София шагнула назад, слушая, как он что-то бормочет, расхваливая картину, достала пистолет из корзинки с вязаньем и спрятала его за спину. В голове мелькнула мысль: не подначивает ли он ее, не провоцирует ли, чтобы посмотреть, как далеко можно зайти?

– Майор, – отчетливо проговорила она, – что касается вашего предложения…

Он повернулся к ней с картиной под мышкой, совершенно уверенный, что она согласна, и как ни в чем не бывало почесал затылок. Он был на седьмом небе от счастья, что картина наконец у него в руках, и из-за этого его лицо казалось уже не таким жестоким… но нет, подумала она, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы хоть что-нибудь сейчас вынудило ее отказаться от своего намерения, разве нет?

И вдруг он улыбнулся.

До того самого мгновения, как София увидела эту его кривую улыбочку, она еще не чувствовала полной уверенности в том, что сможет довести дело до конца. Она собралась с духом, призвала на помощь все свое мужество, и вся ее жизнь сконцентрировалась в одной точке, словно она стояла на пороге смерти. София бросила быстрый взгляд в окно; это мгновение все никак не кончалось, хотя длилось какую-то долю секунды. Жар в груди нарастал и превратился в пылающую ярость, и тут она поняла: вот оно.

Не успел немец даже понять, что она собирается сделать, как София выхватила из-за спины пистолет, прицелилась и два раза выстрелила ему в грудь. Именно два раза. Один выстрел за Альдо и один за Лоренцо. Пули ударили его, и, подчиняясь инерции, Кауфман шагнул назад, но на ногах удержался, хотя глаза его округлились от удивления. У Софии мелькнула мысль, что первой рухнет на пол она: потрясение оказалось настолько сильным, что она не могла даже вздохнуть. Но нет, она увидела, как он нелепо задергался, со стоном что-то пробормотал и, запрокинувшись на спину, стал падать, затем ударился о стенку, и его подбородок упал на залитую кровью грудь. «Стена запачкается, это будет ужасно», – подумала она. Еще пара секунд, и немец совсем затих. «Немного попляшет – и все, – прошептала она, – довольно забавно». И закрыла глаза.

Несколько секунд она боялась посмотреть: а вдруг он еще живой? Сейчас возьмет и встанет… и задушит ее. Кроме этого, София больше ничего не чувствовала. Потом открыла глаза, увидела разлитую по полу кровь и снова ничего не почувствовала. Посмотрела на пистолет в руке: что с ним делать дальше? Убить человека легко, гораздо легче, чем думают. А потом ее охватило странное, непоколебимое чувство: она совсем не тот человек, каким себя считала раньше. Но кто же она? Как можно ее назвать? Такого слова в человеческом языке нет. Это и существо, и не существо вовсе. Она подняла голову: свет в комнате стал еще мягче, на стену позади Кауфмана падал прелестный золотистый солнечный луч, очень красивый, но она заметила, что по их прекрасной золотистой картине зловеще расползается темно-красная кровь немца. И вся комната как-то головокружительно скукожилась, словно свернулась вовнутрь.

Силы покинули ее, и она впала в состояние ступора. Это истощало ее энергию, опустошало душу… да и все остальное тоже, она пребывала будто в трансе. София не переставала думать, что она должна сейчас что-то делать, как-то действовать – навести порядок, убрать кровь, кусочки прилипшей к стенке человеческой плоти, – но в эти жуткие минуты полной тишины ее словно парализовало.

Потом вдруг в голове зазвучал чей-то шепот: два голоса из ее прошлого манили Софию к себе, призывали слушать то, что они ей скажут. И она стала прислушиваться, сначала к голосу отца, а потом и Лоренцо. Слушать их для нее сейчас было жизненно необходимо, но их голоса становились тише, слова неразборчивее, и София никак не могла понять, чего они от нее хотят. Она протянула руку к Лоренцо, хотела дотронуться до него, заглянуть в глаза, но руки ее встретили пустоту. Она посмотрела на свои руки и снова увидела пистолет. Две человеческие фигуры слились в одну. Двое мужчин, которых она любила больше всего на свете. И оба исчезли.

Когда умолкли их голоса, ей показалось, что она непростительно обманула их ожидания, и ей стало невыносимо больно. Никто не сможет понять, что такое настоящая утрата, пока не потеряет самого дорогого, самого любимого человека.

Теперь она слышала, как ее кто-то зовет по имени, откуда-то очень издалека. Слышались звуки, как будто кто-то скулит, и София не сразу поняла: это она сама. Да, скулит она сама, и никто другой.

Из Монтепульчано Максин вернулась в Кастелло, когда уже вечерело. Ей повезло, бомбы не падали, в нее никто не стрелял, и на душе стало немного легче. Поставив мотоцикл возле дома, она заметила устало бредущую через площадь Карлу.

– Когда я подъехала, мне показалось, что где-то близко стреляли. Вы не слышали?

– А когда сейчас не стреляют? Всегда стреляют, – пожала плечами та.

– Как тут у вас дела? Я заметила немецкий автомобиль на полпути вниз по склону. А в нем никого.

Они подошли к двери черного хода и обнаружили ее приоткрытой.

Карла нахмурилась.

– Оказывается, я не заперла ее, – удивленно сказала она.

– Это вы зря. Нельзя быть такой неосторожной.

– Да расстроилась тут немного… – проворчала она. – Двое мальчишек куда-то пропали. Один нашелся, а второго пока нигде нет. Его братишка считает, что он где-то в лесу прячется.

Они вошли в темный коридор.

– София, Эльза! – позвала Максин.

Ответа не последовало, но Максин уловила странный звук: будто в маленькой гостиной кто-то тихонько всхлипывает. Они с Карлой обменялись встревоженными взглядами и направились к двери. Максин вошла в комнату и, не веря глазам своим, ахнула.

– Боже милостивый, – прошептала она и замолчала, потрясенная увиденным.

Что за кровавая бойня здесь произошла?

Вытирая текущие потоком слезы и неуверенно держась на ногах, Эльза встала.

– Она отказывается говорить. Стоит там, дрожа, скулит и сжимает пистолет. Я попробовала отобрать, но не получилось.

Максин передернуло, но она заставила себя приблизиться к телу Кауфмана.

– О Иисус, сколько тут крови.

Эльза тоже посмотрела на тело:

– Я успела проверить. Он мертвый, это совершенно точно.

Максин оглянулась на Карлу: в глазах той стоял панический страх.

Какое-то время они молчали, не зная, что делать дальше, затем Карла быстро заморгала, пришла в себя и решительно подошла к Софии. Обняв свою госпожу за талию, повела ее к дивану, аккуратно помогла сесть и молча стала разгибать ей пальцы на пистолете, благополучно вынув оружие из ее руки. Тут подошла Эльза и села рядом с дочерью.