***

«Вот уж «удачный» выход в город, — усмехнулся Ганнон. Стоя рядом с каменной сторожкой на пристани Атора, он обдумывал прошедший день. — Роннаку лучше не говорить, может выкинуть что-нибудь, а значит, и Иссуру рассказывать не стоит, чтобы ему не нужно было хранить секрет от товарища: Лизарису такое было бы не по душе».

Не успел он подумать о своих легионерах, как они показались, оба. Иссур, что-то увлеченно рассказывавший подземнику, увидел Ганнона и застыл на месте с широко раскрытыми глазами. Роннак сперва опешил от наступившей тишины, но после тоже заметил судью и подтолкнул молодого легионера в спину, мол, иди не бойся.

— Ганнон, я, то есть мы были в каменном городке, так тут зовут это место, — как всегда сбивчиво заговорил Иссур. На щеках парня проступили красные пятна. — Я знаю, что не должен был выходить, ты же велел…

— Молк закамени, да скажи ты ему по-человечески! — не выдержал Роннак. — Как мне говорил.

— Ну да, записи, что нам нужны… — начал было Лизарис.

— Тише, — прервал его Ганнон. — Не время и точно не место, да еще к тому же… — Он указал кивком в сторону внешних ворот.

Зрелище там было и вправду интересным. Лесорубы в кожаных куртках несли железные топоры. Они все прибывали и прибывали. Человек сорок зашли во двор сторожки, быстро заполонив его, и выстроились друг за другом. Эта толпа безнадежно отрезала Ганнона и его людей от прохода к пирсу. Двустворчатые двери в каменной стене распахнулись и навстречу аторцам неспеша вышел королевский писарь с охраной, следом шел его помощник с чернилами и большой книгой. Один из лесорубов подошел к ним, желая что-то сказать, но солдат высокомерно отмахнулся от него, как от докучливой мухи.

После сверки заказа на дерево для шахт, аторцы начали сдавать стражникам топоры, громко представляясь. Чиновник делал отметки в книге. Когда последний был отдан, он нахмурился и провел пальцем по списку.

— Где еще два? — Мужчина строго оглядел толпу перед собой. Вперед вышел тот, что пытался обратиться к писарю в самом начале.

— Говорю же, одному нашему ногу придавило…

— Его железо нам принесли еще в полдень, он отмечен. — Чиновник с презрением развернул книгу к лесорубу и постучал пальцем по строке.

— Это верно, — скрипнув зубами, но спокойно и медленно произнес аторец. Стражники – двое против сорока лесорубов – держались высокомерно и уверенно. Чувствуют за собой Морской Легион, конечно. Ганнон посмотрел на Иссура: интересно, по нраву ли ему такие законы? Лесоруб продолжал: — Те, которых не хватает, тащат того, которого придавило. С первым топором было кого послать, а того в лагере положили. Двое его на носилках тащат, да.

— Четверо остаются здесь, остальные идут искать. Время — до заката, — отчеканил человек Избранника, громко захлопнув книгу перед лицом аторца. Толпа начала медленно шевелиться, как густая похлебка на слабом огне. Казалось, что в толкучке, сгрудившейся у ворот, каждый только топчется на месте, но лесорубы понемногу выходили наружу. Говоривший и еще трое аторцев остались. Ганнон не видел, чтобы они тянули жребий или что-то обсуждали. Похоже, решили заранее.

Стража с подозрением взглянула на троих чужаков, что не ушли с остальными. Роннак в ответ помахал бумажным пропуском. Солдаты успокоились, но неприязни на их лицах не убавилось. Все же они нервничали из-за заложников, хоть и пытались не показывать виду. Группа судьи тем временем отправилась восвояси. Ганнон и Иссур были мрачны, говорить обоим совершенно не хотелось. Подземник был бодр, но помалкивал, видя настрой остальных.

***

Позже – уже в твердыне Легиона – именно Роннак первым заговорил об этой сцене. Он пристально вглядывался в окно-бойницу, подойдя почти вплотную. Подземник старался разглядеть, что же происходит в каменной сторожке.

— Как им вообще дают железо? Не пойму, — пробормотал он себе под нос.

— Засечная черта, — принялся объяснять Иссур, приняв вопрос за чистую монету. — За сколько-то лиг от города, ну, поселка, они должны вырубать все деревья, чтобы не закаменели. Ну и чтобы дрова были, да и в шахтах и плавильнях всегда не хватает. Некоторые деревья уже успевают такими стать, что только железом и срубишь.

— Все еще удивляюсь, что можно проморгать, как вырастет дерево, — ответил ему Ганнон.

— Сразу видно, по Виалдисам, да Арватосам путешествовал, — ухмыльнулся Роннак, не отвлекаясь от наблюдений. — Это ты еще не видал, как на Гирсосе зерно всходит. Вжух! — Подземник резко поднял руку.

— Какие же там тогда деревья? — удивился Ганнон, представив себе исполинов размером с маяк.

— Деревья там не растут, ну, вернее растут, но быстро цветут и чахнут. Потом новые. Заполонить могут легко, их тоже часто рубят там, — поспешил разьяснить Иссур.

— Вот, парень там не был, а знает, — назидательно произнес Роннак. С разочарованным видом он отошел от окна и уселся за стол. — Быстро растет, быстро помрет.

— Быстрое зерно, — пробормотал себе под нос Ганнон, вспоминая, как портится урожай из Колоний.

— Вот-вот. А этот подальше от Шторма, чем остальные острова. Есть и деревья, — пробубнил подземник.

— Хм, Иссур, так что там с записями? — Ганнон унял блуждающие мысли и вернулся к делам.

— Ах, да, я пошел с Роннаком в город, потому что нашел все записи, ну вернее не нашел… То есть, их нет на месте, но известно где они. Я посмотрел такие имена, как ты сказал, но надо мной посмеялись только… — смущенно проговорил юный легионер.

— Почему?

— Харр’ и Нирей’ это просто «скала» и «камень» на неардо. Надо было других почтенных смотреть, я узнал, какие у Перевала живут…

Ганнон потер виски — значит, «Хиас’ор» просто насмехался над горными, придумывал им клички. Нет таких почтенных домов. С возвышения пергаменты все время были сложены в нужном порядке. Стало так сложно вызывать отдельные перед внутренним взором, что юноша больше стал полагаться на воспоминания о таких вот разговорах. А ведь раньше он каждый раз собирал всех вассалов и господ по памяти.

— …вот там они и есть, — закончил морской.

— Прости, Иссур, я задумался... Повторишь? — обратился к парню Ганнон.

— Ах, да, конечно. Почти все такие записи забирает Хилоб, командующий, — добавил Откликнувшийся на всякий случай. Он с тревогой глядел на потерявшегося в своих мыслях