– Мне двадцать два года. Семи лет я вступил на корабль юнгой и с тех пор редко покидал палубу.

– Вы, верно, не слишком удалялись от берегов?

– Извините, я ловил сельдей с фламандцами, китов с байонцами и с голландцами ходил в жаркие страны.

Авантюрист покачал головой и продолжал, устремив вопросительный взгляд на Марсиаля:

– Итак, вы желаете ходить в море с нами?

– Я уже вам сказал, что это самое большое мое желание.

– Вы несчастны? – спросил Монбар с печальной улыбкой.

Молодой человек невольно вздрогнул при вопросе, которого вовсе не ожидал, и почувствовал, что бледнеет.

– Я? – пролепетал он в замешательстве.

– Да. Вы любите, не правда ли? Вашу любовь не разделили, ваше сердце разбито, и тогда вам пришло в голову отправиться в море, и вы с поспешностью ухватились за случай, представившийся вам, решив отплыть на «Каймане».

– Но…

– Да, это безумие чуть было не обошлось вам дорого, бедное дитя. Впрочем, успокойтесь, я не спрашиваю у вас вашей тайны. Вам чуть больше двадцати, вы молоды, хороши собой, это частая история. Она стара как мир. Мы все платили этот долг, – прибавил он, проводя рукой по глазам. – Вы искатель приключений?

– Да.

– Ну хорошо, отныне вы наш. Дай бог, чтобы вы никогда не раскаялись в пагубном решении, которое принимаете сегодня!

– Я не раскаюсь, – сказал Марсиаль твердым голосом.

– Раз так, все кончено. Желаю вам успеха.

– Ага! – сказал кавалер де Граммон, подходя. – Вы еще вместе? Право, Монбар, ты совсем завладел нашим новым товарищем, никто не может с ним поговорить.

– Говори сколько хочешь, – улыбаясь, ответил авантюрист. – И что ж ты намерен ему сказать?

– А вот что, и я не прочь, чтобы ты знал. Послушай, – обратился он к молодому человеку, – до сих пор я жил один, как медведь, не соглашаясь никогда делить дружбу ни с кем, разве только с человеком, так же, как и я, высеченным из гранита. Ты тот человек, какого я ждал. Хочешь быть моим другом?

– Конечно! – радостно воскликнул молодой человек.

– Ну, по рукам! Теперь мы братья, – сказал де Граммон, протягивая ему руку.

Марсиаль не колеблясь протянул в ответ свою руку.

– Как тебя зовут, брат?

– Марсиаль.

– Хорошо, только это имя не флибустьерское, я тебе дам другое.

– Как вам угодно.

– Братья должны говорить друг другу «ты».

– Как тебе угодно, брат.

– Ну и прекрасно! Вот твое имя: отныне ты будешь зваться Франкером. Или я сильно ошибаюсь, или очень скоро это имя станет знаменитым среди нас.

– Я сделаю все, что нужно, для этого, будь спокоен, – весело ответил новоиспеченный авантюрист.

Монбар слушал этот быстрый разговор молодых людей, улыбаясь так, как он умел улыбаться, – лишь слегка приподняв углы губ. Марсиаль, или Франкер, потому что теперь мы будем называть его обоими этими именами, буквально светился от радости: такой успех превзошел все его надежды.

– Теперь, – сказал Монбар, – если вы хотите служить под моим началом, ваше желание будет исполнено.

Он ударил кулаком по столу.

– Эй, кайманы! – закричал он. – Подходи по порядку!

Матросы тотчас встали из-за столов. Монбар с минуту смотрел на эти смуглые лица с очевидным удовольствием, потом заговорил среди наступившего молчания:

– Береговые братья, офицеры, квартирмейстеры и матросы! Наш брат Малуэн, лейтенант, был убит испанцами при абордаже галиона «Сантиссима Тринидад». Пользуясь властью, данной мне договором, который все вы подписали со мной перед нашим отплытием из Пор-де-Пе, я думаю заменить Малуэна человеком решительным и таким же сто́ящим моряком, как он. Но, не желая возбуждать зависти между вами, братья, – ведь все вы могли бы занять это место, – я решил не брать ни одного матроса из команды. Я выбрал, – прибавил Монбар, положив руку на плечо молодого человека, лицо которого сияло радостью и гордостью, – я выбрал Франкера. Вы уже знаете его, вы видели его в деле. Именно его я назначаю лейтенантом на бригантину «Змея», которой имею честь командовать. Признайте же Франкера в этом звании, повинуйтесь ему во всем, что касается службы, как обязывает к этому договор, добровольно подписанный вами.

За этой речью последовал шум удовлетворенных голосов, который скоро превратился в единодушные рукоплескания. Потом авантюристы стали один за другим подходить, чтобы пожать руку новому товарищу, обещая повиноваться ему во всем. Исполнив эту обязанность, они снова встали позади Монбара.

– Братья, – сказал тогда Марсиаль, – я очень молод для того, чтобы принять командование над такими людьми, как вы. Но забудьте о моих годах, не вспоминайте то, чем я отличился на нашем добром «Каймане». Подождите до той минуты, когда сможете судить обо мне по серьезному делу, и будьте уверены, что с Божьей помощью я оправдаю выбор, которым удостоил меня Монбар.

– Я прибавляю только одно слово, братья, – вскричал де Граммон, – Франкер – мой закадычный друг, не забывайте этого!

Авантюристы ответили радостным «ура».

В эту минуту в гостиницу вошли четыре человека.

– Ребята, – сказал Монбар, – а теперь мне нужно остаться одному с теми из наших братьев, которые уже несколько раз возглавляли экспедиции.

Никогда приказания даже самого султана делийского не исполнялись с большей быстротой. Через пять минут в зале остались только Монбар, де Граммон, Пьер Легран, Дрейф, Мигель Баск, Франкер, Дрейк, Польтэ, Филипп, Питриан и одиннадцатый, так старательно закутанный в складки широкого плаща, что его невозможно было узнать.

Кроме Марсиаля, это все были старые и опытные Береговые братья, отборные флибустьеры, люди, не раз пренебрегавшие жизнью в неравных битвах и совершавшие героические подвиги. Кавалер де Граммон сосчитал глазами членов собрания и вдруг, обратившись к Питриану, неподвижно стоявшему возле запертой изнутри двери, грубо сказал:

– Что ты здесь делаешь, негодяй? Убирайся, да поживее, а не то…

– Умерьте ваш пыл, кавалер, – холодно перебил его Филипп, – Питриан здесь, потому что я приказал ему остаться, и он останется до тех пор, пока я не прикажу ему уйти.

Кавалер искоса взглянул на молодого человека. Де Граммон и Филипп ненавидели друг друга. По какой причине? Никто не мог этого сказать, – может быть, они и сами этого не знали. Всем было известно только то, что они питали друг к другу непреодолимую ненависть, которая угрожала в будущем разразиться катастрофой.

– Что такое? – надменно спросил де Граммон. – Вы, кажется, здесь распоряжаетесь?

– Я всегда и везде распоряжаюсь своими подчиненными, а часто и равными мне, – сухо ответил Филипп.