– Еще бы! Отойдите от двери, – обратился он к матросам, которые стояли, привлеченные шумом этого спора.

– Для чего же им отходить от дверей? – спросил Марсиаль, все еще внешне спокойный.

– Для того, – ответил капитан насмешливо-вежливым тоном, – что, если вы не встанете, я буду, к величайшему своему сожалению, вынужден выбросить вас отсюда.

– Вы с ума сошли! – Молодой человек презрительно пожал плечами и осушил до дна свой стакан.

Капитан, невольно изумленный твердостью и решительностью этого флибустьера, несколько секунд рассматривал его с удивлением, смешанным с любопытством.

– Не ребячьтесь, – сказал он, – я вижу, вы не знаете, с кем имеете дело.

– Действительно не знаю, – ответил Марсиаль, – и мало беспокоюсь по этому поводу. Вас называют капитаном и кавалером, но это, по моему мнению, не дает вам никакого права быть грубым со мной.

– А-а! – сказал кавалер с насмешкой. – Ну так знайте же, милостивый государь, что я – кавалер де Граммон![32]

– Я не знаю никакого кавалера де Граммона и повторяю, что мне все равно, кто вы.

При этих словах, внятно и гордо произнесенных, трепет ужаса пробежал по всей зале. Кавалера де Граммона, одаренного геркулесовой силой и беспримерной ловкостью во владении оружием, опасались все эти люди, небезосновательно хваставшиеся, что не боятся ничего. Но смелость их не распространялась на кавалера де Граммона, неоднократно предоставлявшего им возможность видеть доказательства своей сверхъестественной силы и свирепого мужества.

– Ну, друг мой, – медленно продолжал кавалер, сняв шляпу и кладя ее на стол, – так как я сказал вам свое имя и звание, мне остается только показать вам, на что я способен. И вы скоро это узнаете, ей-богу!

Марсиаль встал, бледный и спокойный.

– Остерегайтесь, – сказал он, – у вас нет никакой причины ссориться со мной. Мы друг друга не знаем, вы оскорбили меня, я хочу об этом забыть. Еще есть время, уйдите, потому что, клянусь Богом, мое терпение истощается, и если ваша рука коснется меня, я покончу с вами, как с этим стаканом.

И стакан, который он держал в руке, вдруг лопнул. Авантюристы разразились громким смехом.

– Браво! – сказал капитан с насмешливым видом. – Прекрасно сказано, клянусь своей душой, но все это мне порядком наскучило. А ну, дайте место!

Он бросился на молодого человека. Марсиаль внимательно следил за всеми движениями кавалера. Он отскочил в сторону, его глаза метнули молнию. Кинувшись на своего противника, он ухватил его за шиворот и за пояс, приподнял над головой и, несмотря на отчаянные усилия кавалера высвободиться, выбросил его на улицу, где тот повалился наземь, словно чурбан. Продемонстрировав таким образом авантюристам свою необыкновенную силу, молодой человек небрежно оперся на стол и скрестил руки на груди. Но кавалер почти тотчас вскочил, выхватил шпагу и с диким ревом бросился обратно в залу. Он посинел, кровавая пена выступила на его гневно сжатых губах.

– Его жизнь! Мне нужна его жизнь! – кричал он.

– Я безоружен. Стало быть, вы хотите меня убить? – насмешливо заметил Марсиаль, не делая ни малейшей попытки уклониться от грозившего ему удара.

Капитан остановился и пробормотал задыхающимся голосом:

– Это правда, однако он должен умереть. Дайте ему шпагу или кинжал. Дайте же что-нибудь!

– В настоящий момент я не испытываю желания драться, – сказал Марсиаль холодно.

– О! Он боится, он трус! – вскричал кавалер.

– Я не боюсь, и я не трус, – возразил Марсиаль. – Только мне жаль вас: если мы будем драться, я вас убью, потому что вы опьянены и ослеплены гневом.

В эту минуту человек, который при шуме, поднятом этой ссорой, незаметно вошел в залу вместе с другими, вдруг ударил капитана по плечу. Тот обернулся так быстро, словно его ужалила змея. Вид вошедшего, сохранявшего хладнокровие и достоинство, мгновенно сбил с него воинственный пыл. Капитан опустил шпагу, хотя нервный трепет пробегал по всему его телу, и проговорил задыхающимся голосом:

– Монбар!

Это действительно был знаменитый флибустьер. С минуту он наслаждался своей властью над этой неукротимой натурой, потом заговорил:

– Твой противник прав, де Граммон. Ты не в состоянии драться.

– А-а! – воскликнул тот злобно. – И ты тоже против меня!

– Ты с ума сошел, – Монбар слегка пожав плечами, – я только хочу помешать тебе сделать глупость.

При виде Монбара авантюристы почтительно отступили, оставив широкое пространство среди залы.

– Этот человек обесславил меня, он должен умереть! – возразил капитан, с бешенством топнув ногой.

Марсиаль сделал два шага вперед.

– Нет, милостивый государь, – сказал он тоном, исполненным достоинства, который удивил всех очевидцев этой странной сцены, – вы сами обесславили себя грубым и дерзким оскорблением, которым хотели меня унизить. Я только защищался! Я не держу против вас зла, я считаю вас, и говорю это громко перед всеми, честным человеком. То, что случилось между нами, ничего не значит. Я был ловчее вас, потому что был спокойнее, вот и все!

Пока молодой человек говорил, Монбар внимательно рассматривал его. Строгие черты флибустьера принимали выражение благосклонности, а когда Марсиаль замолчал, Монбар сказал, обращаясь к капитану:

– Хорошо сказано. Как ты думаешь, кавалер, этот мальчишка, кажется, славный?

Кавалер стоял, опустив глаза в пол. Сильное волнение, которое он никак не мог преодолеть, боролось в нем с благоразумием. Наконец он поднял голову, лихорадочный румянец покрыл его лицо, и, поклонившись стоявшему перед ним молодому человеку, он сказал:

– Да, вы славный малый, и, что еще лучше, у вас благородное сердце. Я же хищный зверь. Я заслужил жестокий урок, который вы преподали мне. Простите же меня.

– Ну, это уж слишком, – возразил Марсиаль.

– Нет, это, напротив, хорошо, – сказал Монбар.

– Теперь последнее одолжение, – продолжал капитан.

– Я к вашим услугам.

– Согласитесь оказать мне честь скрестить со мной шпагу.

– Милостивый государь…

– О! Не отказывайте мне, пожалуйста! – перебил кавалер настойчиво. – Во мне не осталось гнева, но моя честь требует, чтобы вы дали мне это вознаграждение хотя бы для того, – прибавил он с печальной улыбкой, – чтобы стряхнуть пыль, которой запачкано мое платье.