нами трудность особого рода. Человеческие чувства и духовные устремления проявляются в комплексе, во взаимосвязи. Онегинская любовь изображается не сама по себе: она входит компонентом в сложную идейно-эмоциональную структуру произведения как целого и непременно взаимодействует с другими его частями. В пушкинском изображении даже интимные переживания затрагивают в героях очень важные струны, выявляют их главную человеческую сущность, да и попросту неотделимы от их более широких духовных исканий.

В первой главе показано, как разочарование героя в «науке страсти нежной» (в интимной сфере) приводит к всеобщему духовному кризису, отчуждение Онегина распространяется и на его отношения с петербургскими вольнодумцами. В «деревенских» главах Онегин отвергает любовь как счастье и находит ей замену, причем возрождается интенсивность его духовно-идеологической жизни; дольше остается травмированной, заторможенной та часть внутренней жизни, где острее было разочарование. Затем снова наступает универсальный духовный кризис периода странствия. После него быстрее оживает «отдохнувшее» чувство героя. В восьмой главе Онегин движим исключительно любовью. И все-таки важно брать не только самый факт, но и его перспективу. Истинная любовь оставляет глубокий след. Сама безнадежность чувства героя может стимулировать иные проявления жизнедеятельности. Нравственные обретения могут активизировать устремления общественные.

В личном плане Онегина ждало тяжелое испытание. Он вновь встречает Татьяну, причем в состоянии полной безнадежности, при утрате прежних жизненных ценностей. И тут его жизнь озаряет неожиданная и необыкновенная любовь: «„надменный бес“ обращается в несчастного человека…»[221].

Подлинность любви героя несомненна, в чем убеждает одно только пушкинское сравнение, что герой «как дитя» влюблен. Но этюд любви Онегина и Татьяны напрашивается для рассмотрения психологизма как существенного компонента пушкинского романа.

Письму Татьяны Пушкин воздает восторженную хвалу, а о письме Онегина не отзывается никак, просто воспроизводит его «точь-в-точь» (хотя — стихами, которые его герой писать так и не научился). Но выразительность письма Онегина не уступает выразительности письма Татьяны. Письмо Татьяны, несомненно, более книжное; оно и адресовано идеальному герою и никак не свидетельствует о проникновении в его личность, в его внутренний мир. Эту слабость почувствовал Писарев и прибег к форме (ответного) внутреннего монолога Онегина; этот прием не тактичен по отношению к пушкинской героине и не корректен в отношении к художественному тексту, но романтическую отвлеченность представлений Татьяны о своем герое он обнажил эффектно.

Оба письма начинаются одним и тем же мотивом. Татьяна: «Теперь, я знаю, в вашей воле / Меня презреньем наказать». Онегин: «Предвижу всё: вас оскорбит / Печальной тайны объясненье». Но в письме Татьяны действительно только необходимая вежливость: она пишет наугад, рассчитывая отнюдь не на презренье. Онегин — не пророк, но на сей раз не ошибается в своем предсказании; он не столько предвидит, сколько знает наперед: запоздалое признание в любви оскорбит замужнюю женщину, чья девичья любовь была им отвергнута. Не отсюда ли и перифразы, и смягчения выражений, и «некий страх резкого и прямого слова о большом чувстве», и «долгие подступы к теме»[222], которые Г. А. Гуковский относит к «непреодоленной привычке» салонного жеманства, но которые с бóльшим основанием можно объяснить трудным психологическим состоянием Онегина, заранее отчаивающегося быть понятым и пробующего скрыть замешательство в стереотипных фразах светской вежливости.

Но даже здесь, в уклончивых перифразах, речь идет о реальных событиях, пусть в робкой форме, но предпринимается попытка объяснить истинные переживания. А затем отбрасываются все условности и в полную силу звучит подлинный голос онегинского чувства. Зная Онегина по пушкинскому портрету, мы безусловно узнаем его по автопортрету.

Нет, поминутно видеть вас,

Повсюду следовать за вами,

Улыбку уст, движенье глаз

Ловить влюбленными глазами,

Внимать вам долго, понимать

Душой всё ваше совершенство,

Пред вами в муках замирать,

Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!

Онегин не предлагает Татьяне ничего конкретного: ни развестись с мужем, ни хотя бы бросить его да бежать за границу — не отсюда ли и Татьяна проявляет нерешительность? Но Онегин и не мог предлагать ничего конкретного, даже по совокупности причин. Он предается судьбе и татьяниной воле, поскольку и психологическая особенность героя в том, что его темперамент, необузданные страсти не ищут внешнего проявления. Неукротимая, безумная, испепеляющая страсть к Татьяне сжигает героя изнутри, вовсе не побуждая к активным действиям. «Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!» — таких слов мы никогда не услышали бы, допустим, от Печорина. Тут и явь противоречий влюбленного: чтобы «бледнеть и гаснуть», на это не надо испрашивать разрешения. Но письмо отражает конкретику ситуации. Это ведь первое письмо героя, первая попытка объясниться. Татьяна замужем, но Онегин не знает — она вышла или выдана замуж. Когда-то она любила Онегина; что теперь: та любовь выветрилась (по его же совету), или осталась, или частично (с надеждой восстановления) сохранилась? Только с прояснением этой ситуации возможно было как-то выстраивать дальнейшие отношения.

Онегина можно узнать и в таких его предельно несправедливых словах:

Когда б вы знали, как ужасно

Томиться жаждою любви,

Пылать — и разумом всечасно

Смирять волнение в крови…

А то Татьяна не знает, как это «ужасно». И не он ли сам внушал ей: «Учитесь властвовать собою…» — учитесь «смирять волнение в крови…» Сам злился на Татьяну за «трагинервические волнения» (хотя Татьяна на именинах все-таки «усидела за столом»), а жалуется на трудность «притворным хладом / Вооружать и речь и взор…» Что же это — своя боль, которая заслоняет чужую? Т. е. опять эгоизм, который не истребили никакие жизненные испытания?

Должно заметить, что любовь, даже самая возвышенная и благородная, не исключает эгоистического чувства. Бескорыстно и щедро отдавая себя любимому человеку, человек все-таки как минимум рассчитывает на взаимность. Был неосознанный эгоизм и в чувстве Татьяны. Ведь она (впрочем, не ошибаясь в истинности и силе своего чувства) в свое время посчитала, что благодетельствует романтизированного героя: конечно же, он не должен отказываться от такой любви, он может лишь мечтать о ней. Причем выбор Онегину предлагался вроде бы на равных условиях: принять любовь или ответить «заслуженным укором». Но за этим кроется контраст эмоций! Когда Онегин сделал выбор и предпочел именно предначертанное второе, Татьяна, умом признавая за ним это право, все-таки обиделась и оскорбилась. И это так естественно.

Но Татьяна не эгоистична по натуре. Она молча выслушивает проповедь, не делая попытки возражать или что-то объяснить, потом изнывает тайно. Онегин ведет себя иначе. Он же видит, что Татьяна не идет на возврат прежнего отношения к нему: это же прямой, хотя и безмолвный ему