Это была первая встреча Гинзберга с Ангелами,и он быстро стал их поклонником. Позже ночью, когда выяснилось, что всехуезжающих с пирушки задерживает полиция, мы с Гинзбергом отправилисьпосмотреть, что же все это значит. Фольксваген, выехавший с ранчо за несколькоминут до нас, был немедленно остановлен через полмили вниз по хайвею, исидевших внутри вытащили на допрос «с пристрастием». Наша идея заключалась втом, чтобы присутствовать при сцене задержания с включенным магнитофоном, но,как только я переключил первую скорость, самих остановила другая машинапомощника шерифа. Я быстро выскочил из тачки с микрофоном в руке и спросил, вчем дело. Увидев микрофон, помощники шерифа сначала застыли в гробовоммолчании, а потом стали цедить сквозь зубы какие-то неинтересные вопросы. Одиниз них попросил меня показать мои права, а остальные пытались игнорироватьГинзберга, очень вежливо, но настойчиво пытавшегося выяснить, почему всепокидающие вечеринку задерживаются полицией. Один коп стоял, важно расставивноги, сцепив руки замком за спиной, а выражение тупой немоты словно заморозиломимику его лица. Гинзберг не оставал от него со своими расспросами, пока другойпомощник шерифа проверял мои водительские права. Я наслаждался, слушая этуперепалку в записи на кассете. Это звучало так, как если бы я перебрасывался сГинзбергом риторическими вопросами, а где-то на заднем плане бормоталополицейское радио. Каждые несколько секунд в наш разговор врывался еще одинголос, выдающий какие-то односложные словечки, однако это трудно было назватьответами на наши вопросы. Какое-то мгновение вообще царила полная тишина, потомраздался голос Гинзберга, напевающего без слов какую-то восточную рагу,периодически сопровождаемую спастическим треском Голоса из штаб-квартиры.Ситуация была настолько смешной и нелепой, что даже легавые через какое-товремя уже не смогли сдержать улыбок. Их отказ разговаривать с нами привел кдовольно фантастической смене ролей, впечатление от которой еще большеусиливалось из-за охватившего нас буйного веселья.

Помощник, оставшийся разбираться с нами, слюбопытством глядел на Гинзберга. Неожиданно он спросил: «И долго ты такуюбороду отращивал?».

Гинзберг перестал напевать, подумал немногонад ответом и сказал: «Около двух лет…нет, наверное, месяцев восемнадцать «.

Коп задумчиво кивнул… как будто он самсобирался отрастить себе бороду, но не мог потратить на это все свое время;двенадцать месяцев – еще куда ни шло, но восемнадцать… тогда шеф уж точнозаподозрит что-то неладное.

Разговор снова завял, но тут помощник шерифа,сидевший у радиоприемника, вернулся и доложил, что совесть моя по частипросроченных дорожных штрафов совершенно чиста. И тогда я сказал, что выключумагнитофон, если они согласятся с нами немного поговорить. И – надо же!– онисогласились, и мы немного действительно поговорили. Копы сказали, что пасутздесь Ангелов Ада, а не Кизи. Рано или поздно это хулиганье учинит здесьбеспредел, да и какого черта они вообще здесь делают? Копам было страшноинтересно узнать, как это мне удалось накопить столько материалов об Ангелах,чтобы написать о них. «Как тебе удалось их разговорить? – спросилодин. – И тебя ни разу не избили? Да что с ними вообще происходит такое?Они что, действительно такие плохие, как мы слышали?»

Я сказал, что Ангелы, наверное, еще хуже, чемони слышали, но что лично мне никаких неприятностей не причиняли. Помощникизаявили, что не знают об Ангелов ничего, кроме прочитанного в газетах.*

*Летом 1966 шериф округа Сан Матео, Ирл Уитмор– ключевая фигура в травле Кизи – был близок к тому, чтобы поплатиться своимзначком из-за скандала с букмекерами. Большое жюри округа, на основаниисвидетельств, предоставленных офисом окружного прокурора, готовилось выдвинутьобвинение в том, что шериф Уитмор был втянут в систему выплат взяток и ворганизацию полицейской защиты местных букмекеров.

Мы расстались чуть ли не лучшими друзьями,если не считать штрафа, который они мне все-таки ухитрились всучить, – затреснувшие стекла задних фар. Гинзберг спросил, почему водителя «фольксвагена»увезли в полицейской машине. Через несколько минут по радио ответили: оноказался не в состоянии проплатить дорожный штраф за несколько месяцев, и спервоначальной суммы в 20 долларов штраф вырос (а штрафы именно так и растут)до суммы в 57долларов на этот день, и эти деньги надо было внести наличными дотого, как злостного неплательщика выпустят на свободу. Ни у Гинзберга, ни у меняне оказалось 57 баксов, так что мы записали имя жертвы, решив отправить за нимкого-нибудь из его друзей, когда мы вернемся к Кизи. Но, как выяснилось, никтоэтого парня не знал, и, насколько мне известно, он все еще парится в городскойтюрьме Редвуда.

Два дня и две ночи продолжалась эта вечеринка,но единственный за все время кризис наступил, когда всемирно известныйпрототип* нескольких современных романов бесновался голый на частной сторонеручья и изрыгал долгие, брутальные обличительные речи в адрес копов, стоявшихот него всего лишь в двадцати ярдах. Он качался из стороны в сторону и вопил вярких, ослепительных вспышках света с крыльца, держа бутылку пива в одной рукеи потрясая кулаком в сторону столь презираемых им объектов: «Эй вы, подлые, трусливыемудаки! Какого хуя вам надо? Ну давайте, лезьте сюда, и увидите, что получите…да будут прокляты на хуй ваши говенные души!». Затем он засмеялся и замахалсвоим пивом: «И, блядь, не подъебывайте ко мне, вы, дети говноедов. Идите сюда.Вы, блядь, получите здесь всю хуйню, которую заслужили».

* Имя убрано по настоянию адвоката издателя (на самом деле это – Нил Кэссиди, он же Дин Мориарти в романе Керуака «НаДороге» – прим.перев.).

К счастью, кто-то уволок его, все еще голого ивыкрикивающего ругательства, обратно на вечеринку. Его пьяный наезд на коповмог обернуться для всех настоящим кошмаром. В Калифорнии и большинстве другихштатов полицейские не могут законно вторгнуться в частные владения, если: (1) уних нет полной уверенности в том, что там совершается преступление, (2) они не«приглашены» владельцем или обитателем собственности.

Представление, устроенное голым типом, можнобыло бы расценивать по-разному, если бы у копов было соответствующеенастроение, это – раз. И два – если бы на тот момент – раскочегариваниявечеринки – облаву можно было бы осуществить без всякого насилия. Простоперейти разделяющий мост, и все. Сами ангелы не позволили бы замести себяспокойно и безо всякого скандала – они были слишком пьяны, чтобы думать опоследствиях.