– Мне кажется, я попала на небеса, – счастливым голосом пробормотала Эйлин.

– В самом деле?

– Похоже на действие какого-то наркотика.

– Так оно и есть.

– Мысли у меня странно путаются, но тело… Я бы сказала, что испытываю невероятное физическое наслаждение.

– Думаю, все это действие наркотика, дорогая.

– Значит, скоро это пройдет?

– Боюсь, что да.

– Жаль. К тому же никакой помощи от меня сейчас не дождешься.

– Сейчас вы в безопасности, и это самое главное.

Эйлин подняла руку. Дойл поцеловал мокрые пальчики, как завороженный глядя на стекающие капли воды.

– Мистер Джек не вернулся? – спросила Эйлин.

– Нет.

– Это очень плохо.

– Да, скверно.

– Похоже, мы влипли в ужасную историю.

– Похоже, что так.

– Тогда… Тогда, может быть, после того как я еще немного понежусь в воде, вы отнесете меня в постель? Как вам нравится такое предложение, милый?

– Очень нравится, любимая. Я просто схожу с ума.

Блаженно улыбнувшись, Эйлин крепко сжала его руку.

Дойл, замерев, сидел на краешке бассейна и ждал.

* * *

Близость рождает самые разные чувства, не только снисходительность, лениво размышлял Дойл, утопая в перине и наслаждаясь той приятной, ни с чем не сравнимой усталостью, которая одолевает человека после мгновений любви. Страсть… То, с какой стремительностью и самозабвением отдалась ему несколько минут назад Эйлин, нельзя сравнить даже с предыдущей ночью. Это могло быть вызвано действием наркотика или безысходностью ситуации, в которой они оказались… В любом случае ничего подобного он в своей жизни еще не испытывал. Сейчас Эйлин крепко спала, свернувшись, как котенок, у него под рукой и разметав по подушке свои темные кудри. Волна нежности к этой женщине захлестнула Дойла… Удивительно, но это чувство никак не противоречило тому, что минуту назад они отдавались друг другу с ожесточением диких животных; это было столь же естественно, как и глубокий, сладкий сон, в который мгновенно погрузилась Эйлин. Засыпая, Дойл с благодарностью вспомнил свою мать, которая, к счастью, никогда не настраивала его против легкомысленных актрис.

Дойл проснулся внезапно, как от толчка. Комната была освещена неярким оранжевым светом, проникавшим из окна. Он скорее почувствовал, чем понял, что кто-то был здесь. Сев на постели, Дойл огляделся. Одежда, разбросанная по полу рядом с кроватью, исчезла, ее нигде не было видно. На второй кровати были аккуратно разложены вечерний костюм и черное бархатное платье. Эйлин все еще спала.

Дойл почувствовал, что дико хочет есть, от голодного спазма у него сжалось все внутри. Он взглянул на часы, лежавшие на кровати поверх пиджака: четыре часа. Они проспали почти весь день! Натянув брюки – они оказались точно впору, – Дойл подошел к окну. Солнце клонилось к горизонту. Внизу, во дворе, по-прежнему сновали какие-то люди; вооруженные охранники все так же несли караул. Но на фабрике рабочий день, похоже, закончился, и только над одним из зданий возле самых торфяников струился дым.

Просунув руку под подушки на диване, Дойл убедился, что шприцы на месте. Облегченно вздохнув, он направился в ванную. На умывальнике он нашел кувшин с горячей водой и бритвенный прибор, а также стакан с терпким лавровым настоем.

С удовольствием умывшись и побрившись, Дойл вернулся в спальню. Эйлин проснулась и лежала в постели, прижимая ладонь ко лбу.

– У меня буквально раскалывается голова, – простонала она.

– После умывания вам станет гораздо лучше, – с улыбкой проговорил Дойл. – Нам принесли вечерние туалеты. Очевидно, нас ожидает не просто обед, а настоящий королевский прием.

– Еда-а, – выдохнула Эйлин дрожащим голосом, словно мечтала о чем-то несбыточном. – Как же я хочу есть! Боже!

– Да, проглотить кусочек чего-нибудь вкусненького было бы совсем неплохо, – подхватил Дойл, целуя Эйлин в щеку.

– У меня такое ощущение, будто я не ела целую вечность, – пролепетала Эйлин.

– По-моему, ждать осталось совсем немного, дорогая. Потерпите, а я взгляну, как у нас тут обстоят дела, – сказал Дойл, подходя к двери.

Ручка легко опустилась – дверь была не заперта. Доктор выглянул в коридор: откуда-то снизу доносилась восхитительная старинная музыка. Навстречу Дойлу поднялись двое мужчин. На вид им можно было дать лет по пятьдесят, они были в вечерних костюмах, и каждый держал в руке бокал вина. Один из мужчин – небольшого роста щеголеватый тип с редеющими волосами и черной бородкой – курил огромную сигару. Второй был выше ростом, шире в плечах, с заметной военной выправкой. Седые волосы, седые усы и бакенбарды придавали его квадратному лицу степенность и строгость. Едва завидев Дойла, коротышка кинулся к нему, протягивая руку для пожатия.

– Мы тут кое-что обсуждали, доктор Дойл, и, может быть, вы могли бы нас рассудить, – громогласно возвестил он; своеобразный выговор выдавал в нем американца. – Мой друг, генерал Драммонд, всерьез считает, что если бы существовал хороший аппарат искусственного кровообращения, то голова человека могла бы функционировать, будучи отсечена от туловища.

– Все зависит от того, на каком уровне отсекать, – холодным, высокомерным тоном произнес Драммонд, кося широко поставленными глазами, отчего казалось, что он уставился на собственный нос.

– А я продолжаю утверждать, что тело обеспечивает мозг веществами, необходимыми для его жизнедеятельности, например гормонами, – небрежно заметил коротышка, словно речь шла о сущем пустяке вроде отправки письма. – Не говоря уже о том, что болевой шок, сопутствующий такого рода операциям, не даст мозгу шанса выжить.

– И все же я беру на себя смелость утверждать, Джон, – сказал генерал, – что если отсечь достаточно низко, то голова сохранит способность разговаривать…

– Видите, доктор, у нас несогласие с генералом и по этому пункту, – сказал сэр Джон Чандрос, хозяин Рэвенскара. – Даже если сохранить гортань и голосовые связки, голова все равно лишится насоса, который должен гнать воздух. Что вы скажете по этому поводу, доктор Дойл? Как специалист.

– Извините, но на эту тему мне… не приходилось размышлять.

– Но это один из самых интересных вопросов, которые будоражат наше воображение, не так ли, доктор? – воскликнул Чандрос, считая, по-видимому, что их знакомство уже состоялось.

– Да, это настоящая головоломка, – с иронией произнес Дойл.

Чандрос оглушительно расхохотался.

– Действительно головоломка! Отлично. Разумеется, головоломка. Как тебе это нравится, Маркус?

Генерал в ответ только фыркнул.

– Уже лет тридцать, как Маркусу надо бы хорошенько посмеяться. Да-да, именно так.