— Ну вот, вы изрядно раззадорили моё любопытство.

По выражению его лица было очевидно, что он представляет упражнения в стиле Айде-Лин.

Королева покраснела и поспешила опровергнуть догадки, которые, как ей показалось, он обдумывал:

— Я просто очень плохо рисую, — призналась она и покраснела ещё сильнее.

— Уж точно не хуже меня! — рассмеялся Канлар. — Спросите как-нибудь госпожу Се-Ньяр, я самый безнадёжный её ученик! — припомнил он свои давние опыты в этом искусстве.

Кая с живым любопытством заглянула ему в лицо:

— А она даёт уроки?.. — прозвучал её робкий вопрос.

С выражением тихого восторга на лице Канлар прижал её к себе:

— Я вас сведу на днях.

Как только график королевы позволил, он и впрямь привёл её в министерство, где у госпожи Се-Ньяр была оборудована небольшая светлая комната как раз для художественных опытов. Выпроводив Канлара заниматься делами, дамы принялись живо обсуждать интересующий их вопрос. Кая даже принесла давнишнее красное безобразие — единственный свой несожжённый рисунок.

— Вы напрасно переживаете, ваше величество, — рассмеялась госпожа Се-Ньяр, разглядывая пурпурные небеса. — Рэн прав, он рисует гораздо хуже вашего!

«Рэн?» — чуть не переспросила Кая и сразу же слегка покраснела, осознав две немаловажные вещи: у её мужа, во-первых, есть имя, и во-вторых, что вполне естественно, близкие ему люди это имя сокращают.

Сколько себя помнила, Кая слышала о нём только и исключительно как о «господине Канларе», и в её окружении никто не называл его иначе — ну разве что если используя титул. Конечно, она знала его имя, но совершенно не ассоциировала его с ним. А тут, извольте, кто-то зовёт его этим самым Рэном, словно всю жизнь так и было — да ведь для госпожи Се-Ньяр, действительно, так и было.

— Это самый удачный из моих рисунков, — призналась королева. — Обычно получается куда как хуже.

Зорким взглядом выискивая в полотне те или иные одной ей знакомые черты и приметы, госпожа Се-Ньяр живо переспросила:

— А что вы хотели сказать этой картиной?

Кая в недоумении замерла.

Она никогда и ничего не хотела сказать своими рисунками. Она просто рисовала, как приходило на ум, не задумываясь, как это должны увидеть другие — да ведь и не предполагалось, что кто-то это когда-то увидит.

— Мне кажется, — не дождавшись ответа, принялась фантазировать художница, — здесь что-то про победу чувства и воображения над обыденностью, да? Смотрите, вот эти строгие силуэты зданий словно сгорают в алых солнечных лучах! — во восторге стала изобретать она толкование. — И цветы, цветы! Чувство, которое сильнее оков и рамок!

С недоумением королева припомнила, как, пока она пыталась обдумать кандидатуры на роль вице-канцлера, ей в голову упрямо лезли мысли о поцелуях. Неужели это и впрямь так легко читается с готового рисунка? Точно нужно сжигать всё, без исключений, это же ужас какой-то, любой, что ли, сможет вот так залезть ей в голову?

— Погодите, мне тут Джер-Лирэ подарил… — госпожа Се-Ньяр вернула королеве её холст и закопалась куда-то в ворох набросков. — Смотрите! — торжествующе воскликнула она, выхватив оттуда нужный лист. — Здесь та же тема, но решено иначе…

И королева незаметно для себя оказалась втянута в многословный и яркий разговор об искусстве, который занял несколько часов — конечно, за это время было сделано без счёта набросков, и, к её неожиданности, несколько из них Кае даже понравились.

Вечером того дня, вышивая, пока муж занимался какими-то бумагами, она вдруг решилась позвать его этим, нынче услышанным, именем:

— Рэн…

— Да? — с привычной готовностью откликнулся он, отрываясь от бумаг и встречаясь с нею глазами.

На его лице чётко читались этапы осознания, кто именно его только что так назвал, почти в момент сменившиеся отчётливо выраженными сомнениями в том, не послышалось ли ему и не придумал ли он это.

Хотя не было ничего дурного в том, чтобы не звать супруга по имени, и хотя королева знала, что и в истории, и в современности хватало семейных пар, обращающихся друг к другу исключительно официально, ей почему-то стало нестерпимо стыдно за то выражение сомнения на его лицо, которое отчётливо и явно транслировало мысль: «Верно, я ослышался».

Сглотнув, она повторила ещё менее уверенным голосом, чем в первый раз:

— Рэн…

Сомнения на секунду сменились ошеломлением, после чего, странным образом рассиявшись — хотя улыбка тронула лишь кончики его губ и только уголки глаз, но отчего-то этой улыбкой сейчас светилось отчётливо всё лицо и даже, кажется, и сама фигура, — он с явным удовольствием переспросил:

— Кая?

Та спрятала лицо в ладонях и от смущения рассмеялась.

Мгновенно оценив ситуацию, Канлар хмыкнул и деловитым тоном заявил:

— Кажется, мы забыли разработать регламент неофициального титулования короля-консорта для личного пользования правящей королевы в интимной обстановке. Какое досадное упущение! — картинно посетовал он. — Непременно выскажу господину Се-Трие своё неудовольствие, как только он вернётся с моря!

На эту тираду Кая рассмеялась уже безо всякого смущения, и даже с нарочитым смирением в голосе согласилась:

— Должна признать, мне свойственен, в некоторой степени, формализм…

— В некоторой степени? — с заметной насмешкой приподнял он брови. — Дорогая. К вам порой и прикоснуться боязно без предварительных дипломатических нот с изъявлением намерений, — поддел он, вопреки этой фразе пересел к ней, приобнял за плечи и вернулся к делу: — Ты что-то хотела сказать.

Похлопав ресницами, она с самой очаровательной тональностью снова начала:

— Рэн… — и снова остановилась, захваченная выражением яркой радости на его лице.

Не удержавшись, она поцеловала его в нос, вызвав ещё один всплеск удивленного восторга.

Он рассмеялся и поцеловал её в ответ, и разговор снова немного отложился.

Наконец, ей удалось перейти к вопросу, который она хотела обсудить:

— Давай больше никогда не будем ссориться? — жалобно спросила она, глядя на него пронзительно.

Канлар был реалистом, поэтому, как ни заманчиво ему было ответить восторженным: «Никогда-никогда» — принялся занудно и педантично перечислять причины, по которым, как ему кажется, им не удастся не ссориться.

Характер, как известно, не лечится, но, возможно, в этом и состоит очарование человеческой личности?

Во всяком случае, королева, как и всегда, очередной приступ рационального занудства восприняла с пониманием и сочувствием. Как ни огорчительны были приведённые им аргументы, она и сама догадывалась, что не ссориться у них не получится.

— Ну тогда, — снизила порог требований она, — хотя бы пообещай мне, что не будешь оставлять меня в ссоре одну?