Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выползаю на новом месте, ставлю рубероид и сразу вижу, как облицовка канта крыши взрывается облаком из керамической крошки и пыли. Да-да, я же один тут умный хожу, вундеркинд, остальные ведь тупые и поэтому подумали, что я ушёл совсем...
Но делать нечего, поэтому решительно целюсь в единственного немца, который занят исключительно мною. У него карабин 98к, продольно-скользящий затвор, он уже промахнулся, сейчас дёргает ручку затвора и досылает новый патрон в приёмник.
Открываю частый одиночный огонь, не обязательно попадать, достаточно подавить, заставить нервничать и мазать, а потом статистика скажет своё суровое и неотвратимое слово.
Всё мимо, но немчик проникся ситуацией и кристально чётко понял, что по нему лупят не из простого автомата. Хотя, будь у меня ППШ, давно бы закончили.
Пока я демонстрировал всему миру свою бездарность, немец успел заползти за остов какой-то Хонды, разобранной прямо на месте, чтобы не везти лишний металлолом. Скорее всего, искатели Коммуны постарались.
— Ха! — выдохнул я по итогу очередного выстрела.
Это не игра, нехорошо так радоваться удачному попаданию, но ничего не могу с собой поделать. Пуля угодила куда-то в область шеи высунувшегося немца, отчего на асфальт брызнула тугая струя тёмной крови.
Красноармейцы решительно жали, их поддерживал ДП, установленный на капот разбитого в хлам Мерса.
Немцы грамотно отступали, хотя изначально расклад был почти полностью в их пользу. Их было больше, автоматчиков у них было больше, а ещё гранатами их фюрер не обделил...
— Три неловких поворота и коза, м-хм, Федота, — произнёс я и открыл огонь по гренадеру.
Тот отчаянно бросал гранаты, стараясь погасить натиск, но дело его гиблое, а я ещё больше его усугубил. Когда ствол начал плевать трассерами, что свидетельствовало об исчерпании боезапаса, одна из пуль попала гренадеру в руку, после чего он уронил гранату и пополз прочь. Граната не взорвалась, то есть он её не взвёл, и это очень жаль.
Вся «грамотность» из отступления немцев как-то внезапно испарилась, после чего они банально побежали, каждый спасая свою личную тушку.
Наши не стали медлить и бросились в погоню, расстреливая врагов в спину. Я перезарядил АК и поддержал это дело, но без особого успеха.
Пара-тройка сумела скрыться во дворах, но основную массу фашистов перебили.
— Эй, боец! — помахал мне рукой усатый дядька в форме с красными петлицами.
Значит, до 1943 года — это я прекрасно усвоил из общения с красноармейцами в Коммуне...
Машу ему в ответ.
— Чьих будешь?! — крикнул дядька.
— Папкиных и мамкиных! — отвечаю я ему. — А вы чьих будете?!
Красноармеец усмехается, после чего жестом руки зовёт к себе.
— Спускайся давай! — крикнул он мне. — Поговорить надобно!
— Вы только не стреляйте, а так обязательно поговорим! — отвечаю я. — И я не один, девушка со мной!
Встаю и разворачиваюсь к Шув. Та уже сидит и потрясённо смотрит на меня.
— Идём, — говорю я ей.
— Ты всерьёз? — удивлённо спрашивает она.
— А чего такого-то? — удивился уже я.
— Ну это же иномирные, сам знаешь... — невнятно произнесла она. — Непонятно, что от них ждать...
— Идём-идём, — пошёл я к двери на лестницу.
Пришлось применить силу, потому что дверь была заперта, но она оказалась неспособна остановить меня. Выбив замок, я сразу же столкнулся с оглушительной и ослепительной трупной вонью.
— Нам другую дверь, — поморщился я.
В итоге, спуск осуществляли через третью дверь, где воняло, но не так душераздирающе, как в предыдущих двух. Из квартир, скорее всего, несёт, причём не только мертвечиной, но и всякими скоропортящимися штуками. Гниющие холодильники — бич этого города...
Семнадцать этажей спустя, мы вышли из подъезда и сразу же увидели красноармейцев, дежурящих во дворе.
— Стаять! — скомандовал один из них. — Руки видеть чтоб! Стрелять на паражений от любой движений!
По физиономии видно, что уроженец Средней Азии. Шапка-ушанка, ватник, немецкие сапоги, ППШ-41 в руках. Стрижен по-армейски коротко, ёжик чёрных волос стоит параллельно ушанке, выбрит гладко, кожа смуглая, лицо слегка плосковатое, карие глаза посажены близко, смотрит ими очень недоверчиво и настороженно.
При нём ещё четверо красноармейцев, два азиата и два славянина. Эти тоже напряжены, ситуация нешуточная, поэтому я их понимаю.
— Стою-стою, — поднял я руки. — Не стреляй.
— Барышня тожи! — навёл автомат на Шув.
Его не особо смутило, что она лысая. Девушка не стала выпендриваться и подняла руки.
— Что за карнавал? — подошёл усатый дядька.
Теперь я вижу знаки воинского различия — три красных треугольника на петличках. Это, наверное... Честно сказать, не имею идей. Снимаю маску и максимально доброжелательно улыбаюсь.
— В это будет сложно поверить...
— Никаких движений!!! — возмутился красноармеец из Средней Азии.
— Сабит, спокойно, — попросил его усатый. — Во что нам сложно будет поверить? Хочешь сказать, что вот это вот всё — это не наш родной мир? Знаешь, мы уже успели догадаться.
А вот Сабит, судя по ошарашенному выражению лица, не успел, как и остальные присутствующие красноармейцы. Видимо, усатый держал свои догадки при себе. Да и когда бы он успел ими поделиться? Во время перезарядки автомата?
— Это только во-первых, — вздохнул я. — Давайте уйдём с улицы, а то немцы тут не главная опасность города.
— Много немцев? — насторожился усатый.
— Иногда много, — ответил я. — Мы не представлены. Дмитрий Ибрагимович Верещагин.
— Старший сержант Старонос Георгий Никитич, — представился усатый. — Сказал бы, что рад знакомству, но обстоятельства...
— Да понимаю я вас, — кивнул я. — Давайте уйдём с дороги, а то серьёзно говорю, опасно тут.
— И куда? — спросил старший сержант Старонос. — Немцы могут быть кругом!
— Конкретно здесь немцев нет, — ответил я. — Но есть другие. Давайте в подъезд, откуда мы вышли.
— Если мудрить начнёшь или шутить вздумал... — предупредил меня старший сержант и положил руку на ППШ.
— Я — друг, — заверил я его.
Пока беседовал, насчитал целых семнадцать бойцов — это отлично! Нет, это охренительно!
Заходим в подъезд.
— Сейчас проверю квартиру, потом заходим, — предупредил я, найдя незапертую квартирную дверь на втором этаже.
Внутри никого, даже неприятных запахов не чувствуется. Отлично.
— Все внутрь, — выглянул я из двери. — И охранение заберите с улицы,