Последующие события подтвердили его правоту. Глядя на проблему шире, можно сказать, что неонацизм перестал быть немецкой спецификой, охватывая весьма широкие пласты населения в разных странах. Многие, в том числе молодежь, оказываются восприимчивыми к идеям, которые уже давно считались навсегда скомпрометированными и безвозвратно ушедшими в прошлое. Нацистские идеологемы в разных вариантах и разнообразной национальной окраске вновь оказались привлекательными для экстремистов разного рода (включая казавшуюся такой тихой и мирной Норвегию). Выходит, что крах фашизма не дал полного и долгодействующего иммунитета народам Европы.

Разъезжая по Востоку Германии, пока еще ГДР, Грасс попадает в городок Альтдёберн неподалеку от Котбуса. Там буроугольный карьер. Была еще и лесопилка, теперь ее нет. Карьер умирает. Старожилы еще надеются, что найдется «западный покупатель» на их уголь. Но ясно, что это пустые надежды. По мнению Грасса, карьер протянет еще с полгода.

Судьба этого местечка и его жителей, а их примерно пять тысяч, кажется писателю характерной и даже символичной. Он пишет статью под названием «Письмо из Альтдёберна», чтобы продолжить его «Репортажем» оттуда же. Этот текст он планирует использовать для выступления в рейхстаге, чтобы представить «карьер как метафору разрушения ГДР». Его заботят детали: в магазине городка (единственном) до 1 июля 1990 года должны быть распроданы все запасы, чтобы освободить место для западных товаров. «Отсюда: разоблачение механизмов рыночной экономики и тех, кто несет политическую ответственность», — Г. Коля и других, записывает автор.

Конечно, в памяти оживает длившееся 40 лет стремление граждан ГДР купить хоть что-нибудь «западное». Не случайно в Берлине и других крупных городах создавались так называемые «эксквизиты», специальные магазины, где за большие деньги можно было купить, к примеру, западную одежду. Приезжавшие в ГДР советские командированные охотно посещали эти заведения, если, конечно, хватало денег. А уж берлинцы знали все эти места и были там постоянными посетителями — если, опять же, позволяла зарплата. Так что в тот момент Грасс, обеспокоенный судьбой гэдээровских товаров, всё же не очень точно улавливал настроение граждан республики.

Они тогда еще не ощутили, что могут оказаться в объединенной стране гражданами второго сорта. Тогда они скорее наслаждались появлением западной продукции любого рода, за которой к тому же не надо было стоять в очереди. Но в долговременном плане Грасс угадал многое — еще годы спустя граждане бывшей ГДР не могли почувствовать себя комфортно в системе рыночных отношений, лишенные к тому же привычной опеки со стороны государства.

Но Грасс рассматривал происходящее — с первых же шагов к объединению — как «антиконституционный аншлюс». Само слово «аншлюс» должно вызывать ассоциации с насильственным присоединением Австрии к третьему рейху, что, конечно, с исторической точки зрения перебор. Но писатель видел не парадные, а повседневные стороны единства: усилившуюся ксенофобию (которая давно уже не является специфически немецкой чертой, если говорить о последних десятилетиях) и всё еще не преодоленные различия в образе жизни «осси» и «весси», приводящие к вспышкам взаимной неприязни.

Грасс был не одинок в своих опасениях, это мы уже отмечали. К примеру, известный историк и политолог Курт Зонтхаймер считал, что спустя два года после провозглашения германского единства картина представляется весьма мрачной. «Недостатки и ошибочные шаги, сделанные в процессе объединения, стали более заметными», — писал он в своей книге «Федеративная Республика Германия сегодня. Основные черты политической системы». Первоначальное ликование в связи с крушением Стены вылилось скорее в ухудшение настроения, заметное недовольство, одним словом, разочарование. Исследователь тоже подчеркивал вспыхнувшую в «новых землях» (так стали называть бывшую ГДР) ксенофобию и проявления национализма.

Возникало даже ощущение или скорее подозрение, а не возвращается ли демократическая Германия к временам Веймарской республики, где (как раз по Грассу) плохо выученные уроки демократии, «война всех против всех», растущий национализм привели немцев в объятия Гитлера. Грасс в изданной в 1992 году книге «Речь об утратах» писал о сходных проблемах, а подзаголовок отчетливо выражал именно эту мысль: «О падении политической культуры в объединенной Германии».

Даже спустя почти два десятилетия после объединения (в 2009 году) мне попался на глаза напечатанный в еженедельнике «Цайт» (№ 17) материал, откликавшийся на публикацию в газете «Бильд ам зонтаг» статьи одного из тогдашних руководителей социал-демократов о том, что в 1989–1990 годах было организовано не воссоединение, а «вталкивание», «втаскивание» ГДР в ФРГ.

У автора «Цайт» эти запоздалые сожаления вызвали иронию, ведь находившаяся в состоянии коллапса, полного беспорядка и неуправляемости ГДР присоединилась к ФРГ, совершенно не подвергая сомнению ни ее политическое устройство, ни экономическое состояние. Государство, которое практически перестало функционировать во всех отношениях, присоединялось к функционирующему и, безусловно, процветающему государству. Так что вряд ли справедливо утверждать, будто ГДР «втолкнули» или «подбросили, как подкидыша» более мощному государству.

Горбачева тоже упрекали, что он согласился с объединением на основе 23-й статьи Боннской конституции. Но ведь немцы сами на парламентских выборах 18 марта 1990 года решили этот вопрос. Созданный в ГДР осенью 1989 года Христианско-демократический союз (ХДС) победил на этих выборах именно под лозунгом «Объединение по 23-й статье».

Конечно, и тогда многие считали, писал автор «Цайт», что необходимо изменение конституции, некое совместное «новое начало», глубокое осмысление реально действующего рыночного механизма. Были серьезные и ответственные люди, которые, подобно Грассу, настаивали на более продуманной и неспешной концепции объединения. Но они выступали как сторонники некоего «третьего пути» — им не нравились ни рыночная экономика, ни регулируемое сверху и жестко планируемое хозяйствование «реального социализма». Но остальной западный мир как раз опасался этого «третьего пути», потому что применительно к Германии это смахивало на эксперименты с нацистскими поисками «особого пути».

Коллапс государственного социализма придавал к моменту объединения дополнительную легитимность капиталистическому устройству. И многие тысячи жителей ГДР, которых меньше всего интересовали в тот момент поиски «третьего», или «особого» пути, дружно перебирались в западную часть страны, уже практически легитимизируя воссоединение, совершенное к тому же без малейших признаков насилия, при одобрении подавляющего числа граждан Восточной Германии, уставших от авторитарного режима, от закрытой границы, ограничившей их возможность ездить по миру странами Варшавского блока, от Штази и пр. Что не помешало многим уже через пару лет горестно восклицать: «Коль обманул нас. Где цветущие долины?»

Ставшая вскоре заметной пропасть между западным и восточным уровнями жизни, от которой совсем непросто было в одночасье избавиться, как казалось многим, даже усугублялась. И «братья с Востока», которым так сочувствовали граждане Западной Германии, превращались в обузу — надо было «отстегивать» деньги на «солидарность».