Жизнь Извольского висела на волоске. Неужели у начальника службы безопасности комбината, проворачивавшего изысканные комбинации и распоряжавшегося сотнями миллионов долларов, не хватит ресурсов обрезать этот волосок так, что никто и не подумает на Черягу?

Ира заворочалась во сне, устраиваясь поудобней, гибкое тело под одеялом выгнулось и снова свернулось в клубок. «Почему ты его любишь? – подумал Денис об Ирине. – Он некрасивый. Грузный, парализованный. За его деньги? Вздор. Если я в чем уверен, так это в том, что тебе плевать или почти плевать на его деньги, и именно это сводит с ума и меня, и Славку. Он хам. Он изнасиловал тебя, я это знаю, хотя мне это никто и никогда не говорил. Он увольнял меня. Я делаю ради него такие вещи, которые я никогда не сделал бы ради себя, вещи, за которые полагается статья и зона… Почему он так уверен, что я буду исполнять его указания? Оттого, что у него есть деньги? Но ведь пять лет назад у него не было денег, а все все равно исполняли его указания, и в результате у него появились деньги. Значит, дело не в деньгах? Почему он так уверен, что я не предам его? Он верил Брелеру, а Брелер продал его за несколько миллионов долларов. Он вытащил из дерьма Неклясова, а Неклясов перебежал к „Ивеко“.

Когда-то, семь месяцев назад, Извольский предложил ему пост начальника службы безопасности и сказал: «Все люди в России делятся на две категории: либо умный, но вор, либо честный, но идиот. Ты принадлежишь к третьей, самой редкой».

Но до какой черты продолжается преданность? Если бы самому Извольскому предложили комбинат в миллиард долларов и любимую девушку впридачу, неужели бы он колебался хоть секунду? Денис точно знал, что не колебался бы. И даже угрызения совести его бы не терзали, – ведь не стеснялся же Сляб, когда сказал своему предшественнику, который привел его на комбинат и у которого он комбинат отобрал: «Если тебе нужна преданность, заведи себе пуделя?»

Денис сцепил руки и по старой привычке покусывал костяшки пальцев. Платиновый «Константин Вашерон», осенний подарок Извольского, показывал без четверти двенадцать.

Ирина внезапно открыла глаза.

– Денис, это вы? – тихо сказала она.

– Да. Извините, я зашел с Новым Годом поздравить, а вы спите… Я вам подарок привез…

– Как Слава?

– Нормально, – голос Дениса прозвучал ровно, но он слишком замешкался с ответом. Ирина вздрогнула.

– Я лучше поеду к нему.

Ирина села в постели и тут же слегка покачнулась. На ней была шелковая ночная рубашка с какими-то рюшечками поверх розовых плеч, и плечи у Ирины были худенькие и красивые.

– Ирина, куда же вы поедете. У вас у самой тридцать девять.

– Тем более! А у него сколько? Он же… Он же… господи, зачем меня сюда привезли!

Ирина накинула халатик и выскользнула куда-то в ванную. Она появилась спустя пять минут, уже одетая, с красными воспаленными глазами.

– Ира, – сказал Денис, осторожно завладев рукой девушки, – вы вся горячая, вам нельзя ехать.

Ира покачала головой.

– Вы не знаете, Денис, – сказала она. – Когда я рядом, ему сразу лучше. Там машина ваша еще внизу?

Через мгновение легкие ножки Ирины затопали по коридору. В кармане Дениса брякнул телефон. Это был водитель Сережа.

– Денис Федорыч, – доложился он, – тут это… Ирина Григорьевна просит отвезти ее в больницу. Вы в аэропорт не едете?

– Все в порядке, отвези, – сказал Черяга.

Где-то далеко зашуршали ворота, на белой зимней дороге вспыхнули фары бронированного «Мерса»… Денис растерянно сидел в кресле. У ног его стоял привезенный Ирине подарок – не какая-нибудь там норковая шубка или кольцо, а вполне скромный джентльменский гостинец – ноутбук с наворотами.

До какой черты продолжается преданность?

Денис сидел в спальне Извольского еще с полчаса, а потом покопался в памяти и набрал номер. На том конце трубки, к его удивлению, ответили.

– Тома, – сказал Денис, – это Черяга. Помнишь такого?

– Помню, – ответ прозвучал после некоторой паузы.

– У тебя, я гляжу, телефон не изменился.

– Еще нет. Коля эту квартиру на три месяца вперед оплатил.

– Нашу гостиницу на Рублевке знаешь?

– Да.

– Приезжай ко мне.

Тома Векшина, бывшая любовница покойного Заславского, некоторое время молчала, и Черяга, по-своему истолковав молчание, спросил:

– Штука баксов тебя устроит?

– Я приеду, – сказала девушка.

Не кладя трубки, Денис перезвонил на пост охраны:

– Ко мне девочка подъедет. Проводи в мой номер. И пусть из ресторана чего-нибудь принесут.

Когда, через час с небольшим, раскрасневшаяся, с мороза Тамара Векшина вошла в номер Дениса, Черяга, уже раздетый, лежал в постели. В спальне негромко чирикал телевизор, а на передвижном столике перед кроватью стояла бутылка шампанского и закуски.

– Здравствуйте, – сказала Тамара. Она была в точности такая, какой ее помнил Денис: хрупкая, хорошенькая и немного печальная для профессиональной проститутки.

– Привет. Ты по-прежнему в «Серенаде» работаешь?

– Да. Меня обратно взяли. Я думала, не возьмут, а меня взяли.

– А почему были должны не взять?

Тамара аккуратно сняла высокие, припорошенные снегом сапожки, подошла к постели.

– Если девочка находит себе «папу», ее потом редко берут обратно, – сказала она, – считается, что она все равно будет работать на себя и скоро к новому «папе» уйдет. Когда Коля меня к себе взял, меня хозяйка предупреждала. Говорила, что он меня бросит, а репутация у меня уже будет плохая.

– А он бы тебя и бросил, – сказал Черяга, – если бы все прошло, как он думал, он бы улетел в Швейцарию и ни разу бы о тебе не вспомнил.

Тамара покачала головой.

– Он не меня бросил бы, а жену. Он все это сделал, чтобы бросить жену, понимаете? Он думал, что будет умнее всех и уедет за границу, а потом он бы позвонил и велел мне приезжать.

В голосе Томы звучало страстное убеждение, что так оно непременно бы и было, что Коля – ее Коля – не мог обмануть ее, как обманул он жену, друзей, начальство и всех, кого мог, и что только нелепая и жестокая смерть Заславского помешала исполниться извечной мечте любой русской эскортницы – выйти замуж за богатого и ласкового «папу».

– Он тебе ни о чем не рассказывал?

Тамара покачала головой.

– Если бы рассказал, я бы его отговорила. Я бы ему объяснила, что с Шуркой Лосем нельзя иметь дело. Он же пудель был, совсем ничего не понимал.

Девушка присела на широкий краешек гостиничной постели, настольная лампа наконец осветила ее узкое печальное лицо, и тут только Денис понял, почему Тома Векшина встречала Новый Год дома, а не на заработках. Под левым глазом девочки виднелся синяк, такой огромный, что даже искусно наложенный слой пудры и румян не мог его вполне скрыть.