Денис был достаточно ровен – и с главным инженером, и с замом по производству, и с главбухом, и с мэром города, и с кучей людей, которые никоим образом не могли претендовать на первое место на комбинате.

Но два человека оказались неизбежными жертвами его возвышения. Первым был уже упоминавшийся в повествовании Володя Калягин, начальник промышленной полиции, человек достаточно сомнительных нравов, некогда работавший замом начальника ахтарского УВД, а по увольнении создавший свою собственную структуру, именовавшуюся «федерацией дзюдо города Ахтарска». Федерация если и не опустилась до жесткого бандитизма – с грабежами, торговлей наркотиками и прочим, – то уж мягким рэкетом занималась наверняка. Калягин оказал Извольскому большую услугу в августе, когда комбинат чуть не встал из-за перекрывших рельсы шахтеров, и гендиректор приложил все силы к тому, чтобы он сменил на посту начальника УВД своего бывшего босса Александра Могутуева, который, напротив, во время заварушки показал себя далеко не с лучшей для комбината стороны.

Но губернатор со страшной силой уперся рогом, Могутуева так и не сняли, а Извольский сделал финт ушами и добился создания в городе некоего забавного подразделения, именуемого «промполицией». Официально промполиция должна была наблюдать за порядком на комбинате, отлавливать несунов, а также патрулировать состоявшие на балансе комбината дома, пансионаты и объекты соцкультсферы. Но так как половина города была выстроена именно комбинатом, промполиция завелась везде, при каждом отделении милиции, и именно ее-то и возглавил Володя Калягин.

Промышленная полиция, разумеется, тут же оказалась на довольстве комбината, ее работников обеспечивали квартирами, служебными машинами, новыми рациями и, само собой, стабильными и вполне пристойными зарплатами. Напротив, старую милицию, возглавляемую Могутуевым, комбинат совсем перестал поддерживать, и единственным официальным источником средств существования оказался для нее федеральный бюджет, каковой не платил зарплат вот уже пятый месяц. Старая милиция стремительно беднела, сотрудники целыми отделами уходили к Калягину, с районных ОВД сыпалась известка, оперативные машины стояли без бензина и запчастей.

Ввиду безрадостной бедности могутуевские менты ударились в самый разнузданный разбой; Извольский только того и ждал.

По городу прокатилось несколько громких скандалов, связанных с задержанием рэкетиров в форме, всякий лавочник понял, что князь города гарантирует ему защиту от Могутуева и полное разоблачение милицейского рэкета, и вскоре после официального пересох и неофициальный источник милицейских доходов.

Могутуев первое время еще пытался мириться, просиживал штаны в приемной Извольского, а когда начались скандалы, плавно переросшие в уголовные дела, махнул рукой, сдался и по-черному запил. Самое удивительное, что уголовные процессы Могутуева никак не затронули, место свое он сохранил и, по неясным слухам, Извольский был крайне этим доволен. Ему важно было продемонстрировать всем не просто одномоментный гнев, а целое федеральное ведомство, поверженное в прах гневом ахтарского хана.

Более чем нестандартный способ, примененный ханом Извольским для того, чтобы покончить с преступностью в городе Ахтарске, дал блестящие результаты. Вовка Калягин (и его друг Юра Брелер), лично знавшие каждого областного авторитета, быстро разъяснили браткам, что в Ахтарске им ловить нечего. Владельцы ларьков и магазинов были избавлены от рэкета, в том числе и со стороны самой промполиции. У Сляба существовала твердая договоренность с Калягиным на предмет того, что торговец платит только после того, как влетел в блудняк – потерял товар или деньги – и обратился к Калягину за помощью.

После того как Калягин выловил банду, промышлявшую грабежом автобусов с «челноками» и на пару с Черягой раскрыл, – к изумлению и досаде самого Извольского, – организованную шайку, которая крала с комбината ферросплавы, об «ахтарском феномене» заговорили в Москве. Высокое начальство в МВД даже созвало совещание и обсудило опыт сибирского городка. Итог дискуссии подвел председательствовавший генерал: «Никогда этому не быть, – сказал он, – это что же? Нас всех повыгонять, а на наше место воров в законе назначить, что ли?»

К тому же в это время в Ахтарске случилась другая история, вызвавшая довольно неоднозначную реакцию. В городе, где рабочим платили зарплату до тысячи долларов, денег было, понятное дело, много. В связи с чем большие люди сочли Ахтарск чрезвычайно перспективным местом в том, что касается продажи наркотиков. В скором времени в городе возникло несколько дискотек, на которых без малейшего труда можно было получить «экстази», а добродушного вида дяденьки зашныряли возле школ, предлагая ребяткам на пробу совершенно бесплатную дурь.

Вскоре после создания промполиции патруль Калягина застрелил одного из таких дяденек. «Мы взяли его и стали сажать в машину, – дал показания сержант, – а он вырвался и убежал. Я выстрелил ему по ногам, а он в этот момент поскользнулся и упал». Это был молодой еще парень, тридцати лет, сын заслуженной в Ахтарске учительницы. Выстрел снес ему пол-лица. У него в кармане нашли пять грамм маковой соломки.

В следующие две недели было убито еще пять барыг. Все они пытались бежать и всех их угораздило поскользнуться в момент выстрела. А потом в городе сгорела любимая молодежная дискотека, вместе со всем оборудованием и с хозяином. Два областных авторитета, Моцарт и Ирокез, забили стрелку Калягину и Черяге. Подробности разговора на стрелке так и остались между этими четырьмя. Было известно, что разговор сначала велся на повышенных тонах, но закончился тем, что Моцарт и Ирокез оценили такт ахтарской ментовки, которая не порывалась бить себя в грудь и выкорчевывать наркоторговлю на всей территории России или хотя бы во всей Сунженской области. Было негласно решено, что Ахтарск – это поляна комбината, который, таким образом, вписывался в структуру существующих понятий и окрестными ворами воспринимался как еще одно равновеликое им формирование. Сунженские воры не лезли в Ахтарск со своими наркотиками, ахтарские авторитеты, хотя бы они и назывались «полковником Калягиным» и «замдиректора Черягой» – не лезли в Сунжу.

И тем не менее не только в бандитских, но и в самых цивилизованных кругах об этой акции ахтарских изюбрей говорили без всякого восторга.

Как несложно было догадаться, особой любви между промышленной и обычной милицией не было, но, что гораздо важнее, – не было любви между Черягой и Калягиным. Функции начальника промышленной полиции и заместителя директора по безопасности постоянно пересекались, и Извольский ненавязчиво, но совершенно сознательно поощрял соперничество между своими двумя сателлитами.

Теперь, когда Черяга стал и.о. султана, Калягину пришлось туго. Одним из первых своих, декабрьских еще, распоряжений Черяга отменил было согласованную уже покупку десяти новых патрульных «Фордов».

– У комбината сложное положение, – объяснил Черяга при свидетелях прямо в окаменевшее лицо Калягина, – надо беречь деньги.

Начальник промполиции покачался с носка на пятку, смерил Черягу рассеянным взором и сказал:

– Мелкий ты человек, Денис.