кораблем словно сгущались темные тучи, и я не на шутку разволновалась.

Много чего говорили о «сдаче» интересов США во время принятия Ялтинских соглашений. Книга Эдварда Стеттиниуса авторитетно отвечает на эти обвинения, и я надеюсь, что ее прочтут все, кто хоть на минуту задумывался о том, что Франклин не всегда ставил на первое место благополучие Соединенных Штатов. Он глубоко верил в то, что наше благополучие неразрывно связано с благополучием других стран, и в то, что нам нужно дружить с этими государствами.

Ялта была лишь шагом к окончательному решению, которое Франклин вынашивал в голове. Он знал, что это не последний шаг. Он знал, что нужно будет проводить другие переговоры, другие встречи. Он надеялся на то, что наступит эра мира и взаимопонимания, но хорошо знал, что мира нельзя добиться за один день – впереди нас ждали годы усилий по поддержанию мира.

Несмотря на уверенность в том, что со Сталиным можно работать, перед отъездом в Ялту, вскоре после возвращения домой, Франклину начало казаться, что маршал не выполняет своих обещаний. На это он не мог закрывать глаза, и, думаю, написал маршалу несколько строгих писем. Но Франклин по-прежнему считал, что в конце концов сумеет заставить Сталина сдержать свое слово и что он, Сталин и Черчилль, вместе воевавшие за мир, приобрели достаточно понимания и уважения друг к другу, чтобы суметь договориться.

Рассказывая о своих впечатлениях от этой поездки, Франклин всегда говорил, что одним из самых интересных и красочных эпизодов была его встреча с королем Ибн Саудом. Король прибыл на эсминце, сидя со всей своей свитой под навесом на палубе, а на другом конце корабля паслись овцы – будущая еда. Франклин сказал, что это был самый странный эсминец, который он когда-либо видел. Были расстелены прекрасные ковры и сделано все, чтобы создать для короля комфорт. Франклин подал ему кофе, а король попросил разрешения, чтобы его служанка приготовила церемониальный кофе, и чтобы Франклин выпил его вместе с ним.

Цель этого визита состояла в том, чтобы добиться соглашения по Палестине. Кроме того, Франклин хотел внести несколько предложений относительно развития арабских стран. Он всегда был твердо убежден, что им не стоит передавать все свои нефтяные ресурсы великим державам, а лучше сохранить столько, чтобы им хватило для перекачивания воды на поверхность, орошения пустыни и развития сельского хозяйства. Он был уверен, что большая часть пустынной земли имеет подземные источники воды, благодаря которым возможно орошение почв. Он также считал, что в этих странах можно предпринимать гораздо больше усилий для восстановления лесов. Он упомянул эту идею при разговоре с султаном Марокко, когда они с мистером Черчиллем обедали у него во время конференции в Касабланке. Франклин сказал, что мистер Черчилль не слишком обрадовался этой идее, но султан, похоже, пришел в восторг.

Он попытался обсудить эти темы с королем Ибн Саудом, но король заявил, что он воин и останется им до конца своей жизни. Он сказал, что один из его сыновей – а у него было очень много сыновей – интересовался сельским хозяйством, а другой – охраной природы, но самого Ибн Сауда не интересовало ничего, кроме роли воина и короля своего кочевого народа.

Король не хотел, чтобы его народ менялся, и считал, что контакты с европейцами не сулят им ничего хорошего. Когда разговор зашел о Палестине, Франклин ничего не добился.

1 марта Франклин впервые выступил перед Конгрессом сидя, а не стоя. Тогда я поняла, что он отчасти принял свою нетрудоспособность. Все реже и реже он желал видеться с людьми и нуждался в отдыхе в середине дня. Ему не терпелось уехать, и я обрадовалась, когда Франклин решил отправиться в Уорм-Спрингс, где всегда набирался сил и здоровья. Он пригласил с собой кузин, Лору Делано и Маргарет Бакли.

12 апреля днем мне позвонила Лора Делано и сообщила, что Франклин упал в обморок, когда позировал для своего портрета, и его отнесли в постель. Я поговорила с доктором Макинтайром, который ничуть не встревожился, но вечером мы собрались ехать в Уорм-Спрингс. Доктор сказал, что, по его мнению, мне лучше продолжить свои дневные занятия, ведь если я в последний момент откажусь от них и поеду к мужу, это вызовет много слухов.

Я была на благотворительном вечере в магазине «Салгрейв Клаб» в Вашингтоне, когда меня позвали к телефону. Стив Эрли, очень расстроенный, попросил меня немедленно вернуться домой. Я даже не спросила, зачем. Я знала, что случилось нечто ужасное. Но необходимо было соблюсти нормы приличия, поэтому я вернулась на вечеринку и попрощалась, выразив сожаление, что не могу задержаться подольше, потому что дома произошло нечто, что требует моего присутствия.

Я села в машину и просидела, сжав кулаки, всю дорогу до Белого дома. В глубине души я понимала, что произошло, но эти ужасные мысли невозможно сформулировать, пока их не произнесут вслух. Я отправилась в свою гостиную, а Стив Эрли и доктор Макинтайр пришли сообщить мне новости. Через доктора Бруэнна в Уорм-Спрингс до них дошла весть – сначала о кровоизлиянии, а потом о смерти Франклина.

Я немедленно позвала вице-президента и договорилась о том, чтобы доктор Макинтайр и Стив отправились со мной в Уорм-Спрингс самолетом в тот же вечер. В чрезвычайных ситуациях человек удивительным образом действует на автопилоте.

Когда пришел вице-президент, мне нечего было сказать, кроме того, как мне его жаль, как мы все хотели бы помочь ему всем, чем сможем, и как мне жаль жителей страны, потерявших своего лидера и друга до настоящей победы в войне.

Потом я телеграфировала сыновьям: «Отец покинул наш мир. Он наверняка хотел бы, что вы продолжили и закончили свою работу».

Не успев опомниться, мы оказались в самолете и пролетели всю ночь. Следующий день в Уорм-Спрингс стал долгим и душераздирающим. Лора Делано и Маргарет Бакли, Лиззи Макдаффи, наша горничная в Белом доме, Дейзи Боннер, кухарка, которую Франклин всегда вызывал в Уорм-Спрингс, и Преттимен, камердинер, были шокированы и опечалены, но все старались держаться как можно спокойнее. Хотя это был страшный удар, почему-то никто не мог воспринимать его как личное горе. Это было горе для всех, кто считал Франклина символом силы и стойкости.

Наконец медленная процессия двинулась к вокзалу, мы сели в поезд и отправились в Вашингтон. Военная охрана окружила гроб на заднем сиденье машины, где так часто сидел Франклин. Я лежала на своей койке с поднятым оконным стеклом, глядя на сельскую местность, которую он любил, и наблюдая за лицами людей на станциях и даже на перекрестках, которые всю ночь приходили отдать последнюю дань.

Похороны прошли так, как хотел бы Франклин. Когда в Капитолии проводились похороны с торжественным прощанием,