и всех тех жертв, на которые шли многие люди, ради того, чтобы он мог достичь поставленных задач», – то жизнь была прожита хорошо, и сожалеть не о чем.

Перед переездом в Вашингтон в 1933 году я столкнулась со сложной ситуацией. В первые годы замужества мой образ жизни во многом повторял образ жизни моей свекрови. Позже именно дети и Франклин стали основой паттерна. Когда последний ребенок отправился в школу-интернат, мне захотелось заняться чем-то своим, используя ум и способности для достижения собственных целей. Приехав в Вашингтон, я была уверена, что смогу использовать открывшиеся передо мной возможности и помогать Франклину достигать важных для него целей, – но работа будет его работой, а паттерн – его паттерном. Возможно, он был бы счастливее, окажись его жена совершенно не склонной к критике. Я не умела быть такой, и ему приходилось искать эту черту в других людях. Думаю, иногда я выполняла роль шпоры, но не все рады, когда их подстегивают шпорами. Я была одной из тех, кто служил целям моего мужа.

Нельзя жить той жизнью, которую Франклин вел в Вашингтоне, и поддерживать много личных дружеских отношений. Человека, занимающего высокий государственный пост, нельзя считать мужем, отцом или другом в общепринятом смысле этих слов. Но я пришла к убеждению, что Франклин останется в памяти людей тем человеком, который жил с большой любовью к истории и с чувством долга выполнить свою роль так, как он ее видел.

В общем, я думаю, что прожила эти годы очень обезличенно. Я словно создала другого человека, который стал женой президента. Я потерялась где-то глубоко внутри себя. Именно так я себя ощущала и работала до тех пор, пока не покинула Белый дом.

Невозможно попрощаться с тем, с кем ты жил, с человеком, который тебе помогал, не испытывая при этом сильного душевного волнения, но в конце концов и с этим было покончено. Теперь я осталась сама по себе.

Часть III

Сама по себе

Глава 28

Конец и начало

В то апрельское утро 1945 года я спускалась в старом, похожем на клетку лифте Белого дома с чувством печали и некоторой неуверенности, потому что прощалась с незабываемой эпохой и не особо задумывалась о том, что теперь буду предоставлена самой себе.

Я понимала, что произойдет много важных изменений в моем образе жизни, но уже давно осознала, что жизнь – это и есть перемены. Женщине, которая сорок лет была замужем за президентом Соединенных Штатов, занимавшим свой пост целую дюжину лет, много раз приходилось менять личные договоренности, поверхностные и основательные. Мы с мужем прожили эти годы, признавая недостатки и слабости друг друга, с глубоким взаимопониманием, теплой привязанностью и с одинаковыми взглядами на основные ценности. Мы зависели друг от друга. Поскольку Франклин не мог ходить, я привыкла делать то, что большинство жен ожидает от своих мужей. Планирование быта сосредотачивалось вокруг его потребностей, и Франклин был настолько занят, что мне приходилось учитывать еще и потребности детей.

Теперь я смотрела в будущее так же, как и бесчисленное множество других женщин, у которых не было мужей. Дети уехали из дома, и привыкнуть к такому одиночеству было трудно. Мне становилось немного легче в компании Томми, как ее называли в кругу семьи, потому что она уже давно работала моим секретарем и всегда находила подход к моему сердцу. Но внутри все еще оставался большой вакуум, который ничто не могло заполнить, даже время.

У меня не было четких планов, но кое-чего я не хотела делать. Я не хотела опять вести сложное хозяйство. Я не хотела прекращать попытки приносить миру пользу. Я не хотела чувствовать себя старой – и мне это редко удавалось. За годы после 1945-го я познала разные фазы одиночества, которые неизбежно наступают, когда люди лишаются насыщенной семейной жизни. Но я внесла необходимые изменения в свой распорядок, наслаждаясь почти каждой его минутой и почти всем, что происходило.

Было не всегда легко. Поначалу казалось, что мне требуется больше внешних перемен, чем внутренних. С тех пор как мой муж стал президентом в 1933 году, я жила в Белом доме, что означало публичность. В прежние времена Франклин занимал другие государственные посты, но почему-то наша общественная и частная жизнь сосуществовали гораздо легче. Затем наступили годы болезни, которая постепенно делала моего мужа инвалидом. Позже, начиная со времен губернаторства в Нью-Йорке, мы вернулись в общественную жизнь в другом формате. Семейного и личного стало меньше. Франклин был занят, а общественная жизнь всегда требовала тщательного планирования и организации.

Оглядываясь назад, я думаю, что те изменения последних дней дались мне легче, потому что я привыкла к переменам со времен болезни Франклина. Думаю, я уже давно готовилась к тому, что произошло после его смерти. Я всегда была хорошим организатором и умела принимать решения. Во время долгой ночной поездки из Уорм-Спрингс, штат Джорджия, перед похоронами мужа в Белом доме, я определила для себя важные моменты. Я не хотела жить в большом доме в поместье Рузвельтов в Гайд-парке. Но что подумают дети? Они обожали этот дом. Бабушка вселила в них чувство, что это их родовое гнездо. Как они отреагируют, если любимый дом исчезнет из их жизни?

Что касается меня, то я знала, что поселюсь в коттедже, который сделала из своей мебельной фабрики на Вэл-Килл-Крик в трех с половиной километрах от большого дома в Гайд-парке. У Томми там уже было жилье. В моем коттедже имелась небольшая квартира для пары моих работников, две гостиные, столовая, семь спален, общежитие для молодежи, две большие веранды внизу и спальная лоджия наверху. Коттедж считался дополнением к нашей жизни в Гайд-парке, но он был моим, и там я чувствовала себя свободнее, чем в большом доме.

В своем завещании Франклин оставил мне и нашим детям место в Гайд-парке на всю жизнь, если мы пожелаем там остаться. После нашей смерти определенный участок земли, включая большой дом, должен был отойти правительству. Но Франклин оставил мне личное письмо, высказав мнение, что мы не сможем содержать этот дом, и посоветовал убедить детей немедленно отдать его правительству. Он писал, что по своему опыту знает, насколько посетители домов президентов осложняют личную жизнь. Что характерно, Франклин заметил, что ему было бы неприятно, если бы мы прятались на чердаке или в подвале в поисках уединения.

Я была счастлива, когда дети согласились передать большой дом правительству, как только это будет возможно. Вскоре я поняла, что хорошо бы избавиться и от фермы в Гайд-парке, поскольку ее эффективность была сомнительна. Со мной осталась дочь, три невестки и