Я догадывался, что он в своих действиях руководствовался не состраданием, а какими-то иными соображениями. Так оно и оказалось — у вожака были свои виды на нас. И все же моя выходка не только пустила всходы, но и дала плоды — когда мы двинулись дальше, никто уже не рискнул таскать Дуаре за волосы, как шлюху, или за ногу, как труп.

Пользуясь тем, что хоть кто-то из них умеет членораздельно изъясняться, — а джонг должен был знать слов побольше, чем эти, — я попытался разузнать, зачем они нас захватили.

Зачем? Почему? Чего ради?

Эти вопросы оказались выше его понимания. Я спрашивал долго, но он только взирал на меня с беспредельным недоумением, а остальные же принимались хохотать, повторяя на все лады мои незамысловатые вопросы, — может, тоже учили слова.

Я тогда еще не понимал, что же так развеселило чудищ, сплошь страдающих скафоцефалией: их голова была не кругла, а похожа на рыбацкую лодку, узкий и низкий череп с сильно выпирающим лбом — как яйцо на столе — и длинным затылком. Кстати, и смеялись мои нобарганы не так, как это делают люди, — они скалили зубы и производили те волнующие звуки, которые издает неисправный унитаз. Глаза их при этом оставались такими же настороженными, как и в остальные жизненные минуты. Я сначала не догадывался, но потом узнал, что они таким образом выражают радость. Такая вот у них бывала радость, при взгляде на которую уши мерзли.

— Албарган не знает, зачем его? — спросил джонг с видом человека, пишущего работу по теме «Секрет моего счастья».

— Нет, албарган не знает не только зачем — его, но и вообще зачем вы ему, — ответил я толково, согласно лексике этих уродов, как и должен был отвечать албарган (человек, лишенный волос) нобарганам (людям, лишенным мозгов). — Мы ведь, кажется, не сделали вам ничего плохого. Пока вы нас не. Мы искали берег моря. Просто хотели выйти к. Там нас должны были встретить. Какие претензии к нам? Что вы хотите от?

— Сейчас он узнает, — сказал джонг и захрюкал опять.

Если бы у нас было что-нибудь, чем бы можно было откупиться от них… Но нам было нечего им сейчас предложить. Все, что мы считали ценным, было выброшено нобарганами за ненадобностью. Секрет их счастья был прост — им ничего не было нужно.

— Может быть, ты в чем-нибудь нуждаешься? Хочешь чего из редкого? — спросил я голосом дознавателя по вопросу неэффективного расходования налогов. — Я попробую это раздобыть для тебя, если ты поможешь нам.

— Сегодня у нас все есть, — ответил он, и все племя почему-то опять радостно захрюкало.

Я теперь шел рядом с Дуаре. Отнюдь не потому, что она трусила, мокро блестела в области глаз и уже носом хлюпала, не потому. А в силу каких-то новых, открывшихся нам после этого общественного веселья обстоятельств. Я позволил ей за себя держаться, и совершенно бесплатно. Иногда мне казалось мало одной руки, судорожно ею сжимаемой, тогда я давал ей обе. Она хватала, как умирающий — воздух…

— Даже боюсь себе представить, что нас ждет, Карсон…

— Утешайся тем, товарищ, — улыбнулся я, — что ты страдаешь не из-за своей, а по моей глупости. Если б я сразу взял верное направление, все было бы иначе.

— Не терзай себя так, — вдруг заявляет она, и глаза такие искренние. — Ты сделал для меня все, что было возможно. Я понимаю и ценю это.

Говорит.

Ну и разделывает меня в дым! Все уже под ногами плывет, качается, дороги не вижу! Чуть ли не мечтаю отмотать события назад, чтобы от этих лохмачей еще раз получить по зубам, но чтобы она еще раз повторила это.

Луч света, луч надежды опять вспыхнул в моем сердце. Забавно, что образ солнечного света возник у меня в тех краях, где солнечного света как такового не имеется, не бывает вообще.

День уже клонился к закату, а мы шли и шли, забираясь все глубже в лес. Нобарганы двигались молча, время от времени перебрасываясь короткими отрывистыми фразами типа «он меня», «мне оно» или «нам их». Больше они не смеялись, чему я, признаться, был очень рад, — уши резало. Редко можно представить что-нибудь более омерзительное, чем смех этого никогда не мытого человеческого животного. Поход затянулся, но зато у меня была прекрасная возможность разглядеть их получше. Я так и не смог ответить до конца на вопрос, кто же они такие. Уж не мы, понятно. Но кто тогда? Звероподобные люди или человекообразные звери? Шкура покрыта не просто густым растительным покровом, а козлиной шерстью, широкие ступни — совершенно плоские, на пальцах — крепкие острые когти. Телосложение супермощное — широкие плечи, короткая толстая шея и еще скафоцефалия! Глаза посажены близко друг к другу, как у бабуинов, а головы по общей своей форме похожи на собачьи.

Среди них находилось несколько женщин, но, честно говоря, они почти ничем не отличались от мужчин. Только сиськами. И в такой же шерстище. И так же воняли. Вели они себя как их мужики. В смысле, ни в чем не уступали остальным, дубасили меня с той же радостью. У них при себе отнюдь не зря имелся лук со стрелами и праща с запасом камешков.

Но вот перед нами открылась широкая поляна на берегу реки.

На ней ютилось пять-шесть шалашей самой примитивной конструкции. Просто груда ветвей всевозможных видов, набросанных друг на друга как попало, прикрытых сверху листвой и корой. В жилище можно было забраться только на четвереньках, через лаз. Эти постройки были поразительно похожи на гигантские крысиные гнезда.

Здесь, на поляне, нас с нетерпением ждали все остальные члены племени, в том числе чада — совсем маленькие нобарганчики, такие же отвратительные шкуры. Эти шкурята сбегались к нам со всех сторон, громко и возбужденно вереща что-то нечленораздельное, накидывались, бузили разнообразно, их приходилось скидывать едва ли не пинками, они обижались, пищали и хрюкали, но в результате накидывались снова. Если бы джонг не вмешался, нас, наверное, втоптали бы в землю. Общею массой.

Он велел оттащить этих щенят, каждый из которых был крупнее меня, а нам приказал сидеть в шалаше и поставил часового. В его задачу входило главным образом следить за тем, чтобы нас не разорвали его соплеменники.

Нобарганское жилище оказалось поразительно грязным. Я взял ветку и сгреб в сторону прелые листья с сором, освободив место, чтобы можно было как-то прилечь. Ради санитарии даже позволил Дуаре улечься прямо на меня: подумал, что я даже