Солнце уже зашло, когда я вернулся к подземелью. Но не это беспокоило меня, ибо в глубине, кроме факелов и ламп, света не предвиделось. Тишина: приближаясь на лодке, я не слышал скрипа насоса. Прохор одиноко восседал на валу со своим ружьём, и на всякий случай свесил ноги в челнок. С угрюмым видом сообщил он, что арабы ждали аккурат до заката и отплыли только что, вон, ещё видно.

– Чуть меня не прибили, свои деньги пришлось отдать.

Я рассчитался с ним немедля, ибо в дурном расположении духа Прохор вряд ли мог принести пользу, но выражение его не изменилось, когда завязывал он кошелёк.

– А шуму-то прибавилось, – заглянул в пустоту Прохор, едва спустившись на три шага.

– Что? – не понял я.

– Промоина-то ширится, – объяснил он. – Вон как шумит теперь. Ты смотрел там?

Туда я так и не решился пройти. Слишком напоминало мне это самому водяные часы.

Оставив одежду наверху, я обвязался длинной бечёвкой, конец которой поручил своему секретарю, вновь наотрез отказавшемуся покидать ступени. Разжигая факелы и расставляя лампы, я никак не мог сделать выбор, надо ли мне ещё раз испытывать судьбу, тогда как все опасные мои приключения благополучно разрешились? Но бочонок с камнями уже увлёк за собой бамбуковый шест и якорем утвердился на дне. Спуститься под воду оказалось проще, чем мне казалось, и этот первый краткий опыт вполне меня успокоил. Взяв в руки камень, я попросту сошёл по лестнице и, отпустив грузило, ухватился за шест. Глотка воздуха хватило ненадолго, и я лишь опробовал свободу движений. Что страшного, если я повторю сие нетрудное упражнение несколько раз? Шум воды, кажется, даже затих, или это вода залилась мне в уши? Так я нырял ещё дважды, и оба раза удачно, хотя и безуспешно – на дне, среди множества обломков, цилиндра не попадалось, зато я научился держаться под водой. Но в третий раз, едва спустившись и отпустив шест, я вдруг ощутил какое-то течение. Оно быстро усиливалось, толкая меня прочь от шеста, ещё мгновение – и мне будто ударила в грудь тугая упругая струя, отбросив так, что тонкий шпагат, связывавший меня с шестом, порвался. От неожиданности я открыл глаза.

Свет от факелов не проницал мутной толщи воды, но мне почудилось тонкое фиолетовое мерцание, пронизывавшее всё вокруг, как если бы жидкость источала ровное фосфорическое свечение, ибо источника его я не наблюдал. В удивлении и испуге я принялся крутить головой и вскоре уже не мог понять, откуда я спустился, и где же искать спасительную лестницу. Но минуло несколько мгновений, и в этом мерцании я неожиданно словно бы стал различать всё на много сажень; я, казалось, увидел в некотором значительном отдалении и свой злополучный шест, но тут свет померк, и я очутился во тьме. Паника толкнула меня не туда, где я разглядел выход, а наверх, и вскоре ладони мои чуть смягчили удар головой в потолок, иначе пришлось бы мне туго. Воздуха во мне должно было оставаться предостаточно, ибо пробыл я под водой не более полминуты, но биение сердца словно спалило его. Я лишь взмолился, и когда осенял себя знамением, рука моя зацепилась за верёвку. Как же мог я забыть, что обвязан поперёк туловища, а на другом конце мой Прохор! Сколько я ещё продержусь, пока догадается он вытянуть меня? Я принялся тянуть бечеву ещё и ещё, но тщетно. Как видно, он от скуки не держал её в руках, а значит, сейчас она бесполезно волочилась в воде, а я только потерял последние драгоценные мгновения и капли воздуха. Уже ощущал я в себе неодолимый порыв сделать вдох, и от того совсем утратил волю, сознание моё мутилось, и, продлевая агонию, я немного выдохнул, на мгновения испытав облегчение. Мне требовалось лишь решиться нырнуть и проплыть какие-нибудь пять саженей, но решиться немедленно, я же лишь скрёб пальцами по потолку своего подводного склепа в поисках места, где мог бы скопиться живительный глоток воздуха. И тут, когда я уже прощался с жизнью, мне улыбнулась удача. Я угодил в какой-то простенок, меня толкнуло наверх, и я всплыл под ливень воды – всё так же в полной темноте. Но здесь я мог дышать, и с хрипением из меня вырывались благодарения Богу. Однако спустя минуту я осознавал новое своё положение как не менее ужасное. В узкой щели полтора аршина шириной, подо дном озера, пробившего себе брешь в каменных сводах, под нарастающим потоком воды спасение моё отдалялось на минуты. Если бы я помнил направление, то немедленно решился плыть туда, но, потеряв его, я не смог бы уже найти и это временное убежище. Но выступ камня может помочь мне, потому мне следует скорее выбрать тот конец… Я вновь взялся тянуть верёвку и вдруг ощутил, как она остановилась, резко натянувшись. Неужто Прохор догадался привязать её к колонне? Я спасён! Полный воодушевления, я нырнул и принялся так споро перебирать её, что уже спустя несколько секунд всплыл в проёме, полном света факелов, тусклое коптение которых показалось мне сиянием солнца. Но более всего поразил меня сам Прохор, за пояс которого я ухватился. Он висел наполовину в воде, держась руками за каменный карниз и явно не желал смириться с участью купальщика. Я выкарабкался раньше него, и протянул ему руку, предлагая помощь.

– Важная вещь, – процедил Прохор с миной отвращения на лице. Я заглянул вниз, но не сразу понял, о чём говорит мой помощник. Схватив, наконец, меня за руку, он поспешил выбраться и отдалился на почтительное расстояние, развязывая тугой узел. Загадочный мой цилиндр аккуратно стоял в углу ступени, чуть проступая из воды и блестящим торцом отражая тусклый луч фонаря.

Череда безответных вопросов проплыла в моём сознании. Кто-то его из воды достал? На мой вопрос, не спускался ли кто днём в подземелье, секретарь мой только прыснул, да как-то невесело. Неужто, ночью? Но тогда почему не взяли? Или вчера я плохо обшарил всё под водой? Цилиндр свалился чересчур уж удачно, но ничего невозможного в том нет. Хотя, кажется, я столкнул его в проём с другой стороны, там же и оступился. Или всё-таки отсюда? В темноте трудно припомнить. А может, он не один здесь? Впрочем, одна загадка прояснилась тут же. Секретарь-таки был привязан, как и я, за пояс, но в первый раз я не выбрал достаточно верёвки из-за того, что он всё-таки решился приблизиться к месту моего погружения. Второй же раз я так сильно тянул её, что он не удержался на скользком полу и оказался притянут к самому краю проёма. Смешно, но нам было вовсе не до смеха.

– Хорошо, что кончается хорошо, – вывел я. – Возьми наверх.

– К золоту этому поганому не притронусь, – с ненавистью в голосе ответил он.

Я опешил, впрочем, ненадолго, ибо вода вытекла из ушей и тревожный шум торопил меня.

– Ну, хоть камни снеси.

Он нехотя принялся складывать осколки. Он бы делал это ещё ленивее, если бы не стремился поскорее убраться отсюда. Я поднял и повертел в руках цилиндр. Без сомнения, тот же, что и вчера, с бороздами от моих ногтей, которыми я сдирал чёрный налёт… И всё же я не мог уразуметь, каким же образом реликвия оказалась у меня снова.

Едва ощутимое трясение я почувствовал не ногами даже, а сразу всем телом. Прохор отшатнулся и толкнул меня так, что я выронил факел.

– Бежим, сейчас рухнет! – вырвалось у меня.

– Здесь кто-то есть! – услышал я его шёпот. Впервые слышал я в его голосе неподдельный страх. Неужто я просчитался? Неужели все меры предосторожности пошли прахом, и они нашли нас, и притом в самый неподходящий час, и в месте, где мы совершенно беззащитны.