Что вы хотите, едва ли не самое изысканное место Европы!

Автобус проехал Монте-Карло, не останавливаясь, въехал на поднимающуюся вверх извилистую дорогу и неожиданно оказался в громадном, пустом, гулком гараже.

— Дамы и господа! — снова заговорил Пияшев. — Поздравляю! Вы находитесь в независимом государстве Монако. О его причудливой истории я расскажу по дороге в Аласио, а сейчас рекомендую ознакомиться с княжеством поближе. Прошу посмотреть направо... Это кабинки лифтов. Вы входите, нажимаете верхнюю кнопку и через минуту оказываетесь в самом прекрасном парке мира! Это и есть Монако. Выход из скалы прямо в парк. Ломать деревья, рвать розы, похищать скульптуры здесь не принято, и, если вздумаете заняться этим, вас могут неправильно понять. Поэтому не советую. Двух часов вполне достаточно — государство небольшое, полтора квадратных километра. Расположено на плоской скале, прыгать со скалы в море тоже не советую: высоковато — шестьдесят метров. Опять же пока долетите, можете себя повредить о скалы, из камней растут гигантские кактусы с гигантскими иглами. Большинство это знает, рассказываю для тех, кто здесь впервые. Вопросы есть? Вопросов нет. Счастливой прогулки. Встречаемся здесь ровно через два часа. Прошу не опаздывать, дорога в обратную сторону ночная, долгая, по себе знаю — утомительная.

Первый снимок Худолей сделал, едва выйдя из лифта, — по парковой дорожке медленно, рядышком удалялись Сысцов и Пияшев. Сысцов поддерживал парня под локоток и что-то настойчиво ему втолковывал, пытаясь заглянуть в глаза. Сцена была довольно странной, учитывая, что последние сутки эти два человека старались не встречаться, избегали друг друга, как только могли.

Щелкнув аппаратом, Худолей тут же по старой своей привычке для надежности кадр повторил, потом для маскировки снял какую-то скульптуру из бронзы, потом Шаланду с женой, Халандовского с девочкой — он создавал впечатление фотографа-новичка, который щелкает направо и налево, ошалев от зарубежных прелестей. Но тем не менее его объектив с фокусным расстоянием триста миллиметров позволял снимать издалека, снимать надежно, поскольку аппарат, купленный перед самым отъездом, позволял не думать о резкости, о выдержке, аппарат позволял вообще не думать, как выразился в минуту откровенности Иван Иванович Сысцов, слегка потерявший бдительность от молодого вина.

— Андрей, ты вот что, — Пафнутьев подошел к парню сзади, — подстрахуй Худолея.

— Здесь? От кого, Павел Николаевич?

— Подстрахуй. Мало ли чего. Ходи, балдей, любуйся, но Худолея из виду не упускай.

— Может что-то случиться?

— Что-то случиться может всегда. А у тебя с ним опыт совместной работы. Пияшева вместе брали? Кстати, он тебя не узнал? Никак не засветился?

— Вроде обошлось.

— Дуй за Худолеем. Не потеряй его из виду.

— Павел Николаевич! Полтора квадратных километра все государство!

— Мое дело сказать.

Женщины, уже побывав в Монако, тут же плотной толпой устремились в какой-то им известный магазинчик. Шаланда с женой медленно и величаво шествовали по центральной аллее, иногда останавливаясь перед скульптурами и пытаясь что-то прочитать на мудреных табличках. Халандовский со своей девочкой исчез сразу, нырнув в боковую аллею. Уже потом, через час, Пафнутьев увидел их на скамейке — оба любовались морскими далями. Пахомова тоже подалась по лавкам, пока не закрылись — солнце уже пряталось за горы, и городок на побережье медленно погружался в тень, становясь все более соблазнительным.

Удаляясь по аллее вместе с Пияшевым, Сысцов несколько раз обернулся, и Худолей понял — не надо ему вот так явно идти следом, лучше бы ему двигаться по боковой аллее, тем более что она была не менее прекрасна, обрамлена цветущими кустами, украшена бронзовыми статуями женщин чуть обильного телосложения.

В парке было пустынно.

Или скажем иначе — в государстве Монако было пустынно.

Вечер наступал быстро и неотвратимо, с моря потянуло прохладой, толпы бестолковых туристов схлынули в городские забегаловки, и, кроме пахомовской группы да худолеевской банды, не было в этот час в княжестве Монако посторонних, поздновато привел сюда Массимо свой автобус, поздновато. Но в этой пустынности была своя прелесть — парк казался влажным и прохладным, зелень статуй как бы перекликалась с зеленью растений, опустившееся за старинный замок солнце оставило наконец парк в покое, и весь он погрузился в зеленоватую тень.

Передвигаясь вслед за странной парочкой, Худолей набрел на бронзового моряка, стоящего за штурвалом и бесстрашно смотрящего в морскую даль. Поковырявшись в тексте таблички, он догадался, что это один из князей, который увлекался вождением мелких судов, чем и прославился настолько, что ему в назидание потомкам установили памятник. Хорош он был еще и тем, что от него хорошо смотрелись Сысцов с Пияшевым у каменного парапета, за которым сразу простиралась пропасть. На дне пропасти синело море с маленькими яхтами, напоминавшими не то разноцветные искорки, не то вытянутые ромбики на манер стрелки компаса. Вниз от парапета на все шестьдесят метров шла скала, поросшая громадными кактусами. Собственно, скала эта не была отвесной, она шла с небольшим наклоном к кромке берега, поэтому человек, сорвавшийся вниз, никак не сможет долететь до воды невредимым, он наверняка разобьется о выступы камней.

Что и произошло.

События начались, едва Худолей, пристроившись за памятником отважному князю-мореходу, нашел в видоискателе беседующих у парапета Сысцова и Пияшева. Все началось и закончилось секунд за десять, не более. О случившемся можно было судить по тем кадрам, которые успел сделать Худолей.

Вот Сысцов, нарушив плавный ход беседы, протягивает руку к лицу Пияшева. На фотографии видно, как из его кулака брызнула струя газа, вспыхнувшая в последнем луче заходящего солнца.

Следующий кадр — Пияшев отшатывается, хватается руками за лицо, наклоняется к дереву.

В это время Худолей немного замешкался, чуть колыхнулся в сторону, и ветка закрыла изображение. Но когда он снова поймал в видоискателе Сысцова, тот как раз опрокидывал в пропасть нескладного от беспомощности Пияшева. Худолей видел, видел, хотя и не смог заснять, как Сысцов с неожиданной для его возраста силой взял сзади Пияшева поперек туловища и приподнял. А вот этот кадр — Пияшев над парапетом и держащий его Сысцов — получился очень хорошо. На фоне гор и подсвеченных закатным солнцем облаков мощная фигура полноватого Сысцова и бестолково торчащие в небо ноги Пияшева за миг до того, как он рухнул вниз, на камни и кактусы — этот кадр оказался просто на удивление удачным.

Следующий кадр, когда Сысцов уже в одиночестве оглядывался по сторонам, уже не был таким динамичным. Но у него было свое достоинство — он как бы завершал событие, подводил итог. Худолей даже не удержался и сделал снимок уходящего Сысцова, когда тот, сведя руки за спиной, размеренно шел к старинному замку, чтобы еще раз насладиться совершенством его форм, мастерством древних строителей и современных реставраторов.