Солнце уже садилось, когда я пошел в сторону города.

К тому времени Йерухам уже кончил свою дневную работу и как раз собрался уходить. Мыться к реке он больше не бегал — ведь теперь у него была своя собственная квартира и даже свой собственный таз для мытья. Увидев, что я направляюсь к Дому учения, он окликнул меня и пригласил зайти в гости. Я пошел вместе с ним.

Мы шли рядом и ни о чем не говорили. Я — потому, что только что вернулся из леса, а он — не знаю почему. Может быть, он молчал просто потому, что я молчал.

Мы уже прошли полпути, как вдруг он остановился, поправил инструменты, которые нес на плече, и повернулся ко мне: «Мы с Рахелью заходили с праздничным визитом к ее родителям, но не застали вас в гостинице».

Я сказал: «Вы, вероятно, не застали меня там по той причине, что человек не может находиться в двух местах одновременно».

«Да, мы узнали, что вы поехали в какую-то деревню», — сказал он.

«Вот именно, дорогой мой, я поехал в деревню».

«У этой деревни, наверно, есть название», — улыбнулся он.

«Ты угадал, ты молодец, ты правильно угадал!»

«Это нетрудно было угадать, так что меня не за что хвалить».

«А разве не заслуживает похвалы то, как умело ты скрываешь свое любопытство и как обходишь вопрос, который хочешь выяснить, ожидая, пока я сам все расскажу?»

«А чего тут обходить? — сказал Йерухам. — Если человек едет в деревню, значит, ему надо туда поехать».

«Как ты прав, Йерухам! — восклинул я. — Мне нужно было поехать, и поэтому я поехал. А теперь, когда ты это знаешь, может быть, ты знаешь также, кого я там нашел?»

«Кого вы там нашли? Крестьян и евреев, кого же еще».

«И к кому же я ехал?»

«Легко догадаться, что к евреям».

«И для того, чтобы увидеть евреев, я дал себе труд ехать в деревню?»

«Ну, наверно, у вас были там знакомые».

«Если бы у меня были там знакомые, разве я не мог встретиться с ними раньше?»

«Может быть, вы раньше о них не знали. Или может быть… Нет, мне жаль, но я не могу ответить на ваши сократовские вопросы».

«Ты можешь, Йерухам, ты можешь, но ты не хочешь».

«Почему бы мне не хотеть?»

«Почему бы тебе не хотеть? Ответь себе сам».

«Если бы я мог ответить, то не спрашивал бы вас».

«Значит, ты думаешь, что если спросить, то можно получить ответ, не так ли? Ведь если ты спрашиваешь, то, конечно, хочешь, чтобы я ответил».

«Это зависит от вашего желания».

«А если я не захочу тебе ответить?»

«Это секрет для меня?»

«Секрет — это нечто тайное и скрытое, а не открытое и всем известное. И поскольку это известно тебе, то это уже не секрет. А сейчас, друг мой, давай-ка лучше выкурим по сигарете. В лесу я ни разу не закурил. Да я, можно сказать, весь день не курил. Когда шел в Дом учения, как раз собрался покурить, даже вынул уже сигарету, да тут мне встретился синагогальный служка, и я спрятал сигарету, а потом, в лесу, и вообще забыл о курении. Бери сигарету, друг мой, и давай пустим дым до самого неба со всеми его звездами».

Йерухам сказал: «Я не курю».

«Помнится мне, что раньше ты курил».

«Да, курил, но перестал».

«Перестал? Чего вдруг?»

«Рахель не выносит сигаретного дыма».

Рахель. Я уже много дней не вспоминал о Рахели, и тут он вдруг напомнил мне о ней.

Он заговорил снова: «Мы уже дошли до нашего дома, а вы все еще не рассказали мне, в какой деревне вы были и у кого. Вы хотите удивить своим рассказом Рахель?»

«Так ведь ты уже сам ей все рассказал!»

Он расхохотался, постучал в дверь и крикнул: «Рахель, Рахель, угадай, кого я привел!»

Я услышал, как она отозвалась из комнаты и назвала мое имя.

Рахель лежит на кровати одетая. У нее тяжелая беременность. Как слаба рука, которую она протягивает мне, и как странен смех, который лучится на ее ресницах, — словно эта молодая женщина одновременно и стесняется своих мучений, и радуется им.

«Хорошо было там, у ребят перед алией? — спросила она. — Вы увидели там красивых девушек?»

«И красивых девушек, и славных парней».

«Они все славные, пока не приехали в Страну», — заметил Йерухам.

Я сказал: «Когда невеста хороша в глазах жениха, а жених хорош в глазах невесты, им суждено сохранить свою красоту на всю жизнь».

Йерухам взял лицо Рахели в свои ладони и произнес с улыбкой: «Как и нам».

Она хлопнула его по рукам: «Оставь меня, я должна подняться и приготовить ужин. Господин вовсе не нас имел в виду».

Йерухам сказал: «Лежи, Рахель, лежи, я сам приготовлю ужин»

Рахель возразила: «Если ты будешь вот так стоять надо мной и держать мое лицо в руках, ты не сможешь ничего приготовить».

«Не беспокойся, все будет в порядке».

«Тогда оставь меня», — сказала Рахель.

«Хорошо, хорошо, уже оставляю, только ты, пожалуйста, лежи».

Йерухам снял рабочую одежду и надел другую, потом набрал в пригоршню воды, сполоснул лицо и пошел было готовить ужин. Но, подойдя к кухонному столу, воскликнул: «Обманщица, ты ведь уже все приготовила, даже клубнику и сметану. Ну, если ты будешь такой расточительной, нам придется взять деньги из АПАКа!»[224]

«А что это такое АПАК?»

«Поди научи ее азам Страны Израиля!»

Он снял со стены керосиновую лампу, поставил ее на стол и объявил: «Ужин готов».

Потом наклонился к Рахели и спросил, что она ела днем и что хочет поесть сейчас.

Клубника издавала аппетитный запах, сметана радовала глаз белизной. После трех полуголодных дней, которые я провел в деревне, этот ужин показался мне особенно вкусным.

Йерухам извлек из сметаны одну клубничину и сказал: «Вы только посмотрите на нее — прячется в сметане и высасывает из нее весь вкус? А вы не скучали там, в Стране Израиля, по клубнике со сметаной?»

«Скучал? О чем только человек не скучает!»

«Смотрите на него! Я говорю о клубнике, а он отвечает мне метафизикой! Что будем пить — чай или какао?»

Рахель сказала: «Выпейте раньше по стакану простокваши».

Йерухам кивнул: «Рахель права, выпьем раньше простоквашу, а потом чай. Если уж мы в изгнании, то примем ярмо изгнания с любовью. Вот и черный хлеб галута тут как тут. Боже праведный, что может быть вкуснее ржаного хлеба со свежим маслом? Как хорош этот каравай, круглый, как молодая крестьянка, посыпанный тмином, как милая рожица веснушками!»