Когда Благословенный решал, как должна выглядеть Страна Израиля, Он не принял при этом во внимание интересы заграничных туристов. Похоже, Ему уже тогда было известно и очевидно, что они не приедут жить в этой стране, и потому Он создал ее по Своему усмотрению. Но даже некоторые из тех, для кого Он создал ее, недовольны ею. И не нужно далеко идти за доказательствами — вот вам Йерухам Хофши, который несколько лет пробыл в Стране Израиля, а в конце концов покинул ее.

Рахель спросила: «А ты и твои товарищи разве не давали повода посмеяться над вами?»

Йерухам сказал: «У нас было другое достоинство — мы любили друг друга. Между нами была такая любовь, подобной которой нет во всем мире. Ты только представь себе, Рахель, — парни, родители которых в галуте переманивают друг у друга покупателей, здесь сидят вместе, и каждый радуется радости другого. И так же, как они радуются радости другого, они радуются и каждому куску дороги, который добавился в Стране, а вечерами все выходят на улицу и танцуют до полуночи под высоким звездным небом».

Рахель лежит в кровати и слушает. Она знает, что, когда Йерухам танцевал, он танцевал не один, и не со своими друзьями, а со своими подругами — теми, которые строили с ним дорогу, теми, о которых говорили, что они красивы, как невесты, а сильны, как женихи. И если вначале на лице Рахели были словно выгравированы все те дни, которые ее муж провел в Стране Израиля, то теперь ее лицо выглядит так, будто на нем оставили след все ночи, которые он провел там.

Рахель отвернула лицо и положила руку на сердце. Сердце человеческое — что ты знаешь о нем? Час назад оно было веселым, а вот сейчас уже грустит.

Я встал со словами; «Мне пора идти».

Йерухам и Рахель должны были заняться своими делами и потому не задерживали меня, а я хотел идти, потому что уже приближалась полночь. Нехорошо сидеть всю ночь у молодых людей в первый год после их женитьбы.

Когда я вернулся в гостиницу, то увидел, что господин Зоммер все еще сидит в кресле и дымит своей трубкой. Полночь уже миновала, а он и не думал идти спать. Похоже было, что какое-то новое беспокойство поселилось в его душе и он пытается прогнать его с помощью той травы, что набита в его трубке. Чтобы доставить ему удовольствие, я сказал, что возвращаюсь от Рахели и Йерухама. Он вытащил трубку изо рта и приоткрыл глаза, но только пожевал губами. И мне показалось, что его мысли витают сейчас в каком-то ином, куда менее приятном месте.

Опять объявился в гостинице тот молодой парень, торговый агент, и опять он сидит в зале и беседует с Бабчи. Только теперь уже не шутит с ней, и она тоже не смеется. Они беседуют так, словно обсуждают что-то такое, что выше шуток и непристойностей.

У парня — его фамилия Ригель — лицо усталое, и говорит он тихо. Он уже семь раз брал в рот сигарету, но она так и осталась незажженной. Может, у него нет спичек, а ему лень идти на кухню за угольком, как это делает хозяин гостиницы? Кто поймет настроение человека и как узнать, что у него на душе? Бабчи сидит напротив него, видит, как он крутит в пальцах незажженную сигарету, но не помогает ему закурить. Следит за ним и смотрит на кадык, что ходит вниз-вверх по его шее, даже когда он молчит. Эх, дружище, как много волосинок осталось на твоем кадыке — вот одна, вот другая, а вот и третья. Будь ты человеком степенным, который все свои дела делает по порядку, ты бы не забывал провести бритвой по кадыку. Вон Давид-Моше, сын Пинхаса-Арье, сына нашего раввина, — у него ни волосинки на шее, хотя когда он приезжает в Шибуш, то бороду не бреет, из уважения к бороде своего деда-раввина. А о том, что у него нет кадыка, не стоит и говорить. А вот у доктора Цвирна, того адвоката, у которого работает Бабчи, тоже нет кадыка, но у него есть лысина. А может, у него есть и кадык, только его не видно из-за двойного подбородка? Из-за этого двойного подбородка доктору Цвирну всегда трудно дышать, он даже спит с открытым ртом. Однажды, когда он так спал, к нему в рот влезла мышь. Он закрыл рот, и голова мыши осталась внутри, а туловище — снаружи. Вот я думаю — что, если бы в эту минуту появилась кошка и потащила мышь за хвост? Что было бы лучше для мыши — остаться во рту у доктора Цвирна или оказаться во рту у кошки? Бабчи как-то сказала мне, что всякий раз, когда она смотрит на своего адвоката, ей кажется, что его усы сделаны из мышиного хвоста. Наверно, поэтому у нее и не лежит к нему сердце, хотя он недавно удвоил ей зарплату.

Ригель смотрит на Бабчи и видит, что она его не слушает. Когда он приезжал сюда в первый раз, она была в кожаном пальто, стриженная коротко, по-мужски, и похожая на мальчишку, а сейчас она в обычном платье, волосы у нее отросли, и сама она поправилась. За зиму вся ее внешность решительно изменилась. А ведь ты, дорогой мой Ригель, уже тогда говорил, что никогда не видел такой пикантной девушки. Ну так теперь ты просто обязан изменить свое мнение и признать, что нынешняя Бабчи, которая сейчас сидит напротив тебя, куда приятней той Бабетты, которую ты знал раньше.

У Лолека, Бабчиного брата, уши повсюду и язык везде — пришел ко мне и начал рассказывать, будто бы этот Ригель собирается развестись со своей женой, но это; мол, не так просто сделать, потому что у них есть дети, и поэтому он обратился к адвокату, чтобы тот сделал все возможное, лишь бы избавить его от жены. А зачем же он пожаловал в Шибуш? Чтобы сообщить об этом Бабчи, вот зачем. А зачем Бабчи об этом знать? Лолек улыбается своей женской улыбкой и уходит, предоставляя мне думать все, что угодно. А вот госпожа Зоммер, напротив, сказала мне, что Ригель приехал в Шибуш исключительно из-за того торговца из лавки с тканями, который обанкротился и задолжал хозяину Ригеля пять тысяч злотых, и вот теперь Ригель приехал, чтобы передать дело в суд, и поручил это доктору Цвирну, у которого работает Бабчи. Об этом-то он с ней и советуется.

Вот ведь — как сам человек состоит из материального и духовного, так и в его поступках есть материальное и духовное. Ригель приехал из-за денег, а разговаривает с Бабчи о делах своей души. Но так или иначе, похоже, что парень оказался между двумя адвокатами — тем, который устраивает ему развод, и тем, которому он поручил иск к лавочнику. И хоть я не собираюсь вмешиваться в дела этих адвокатов и судить, кто из них проворнее и предприимчивее, но сдается мне, что человеку куда легче избавиться от жены, чем получить деньги от обанкротившегося лавочника.

А почему, собственно, этот лавочник обанкротился? Ведь когда я приходил к нему за материалом для своего пальто, его лавка была забита товаром. И вряд ли он с тех пор распродал эти ткани, что-то я не видел в городе ни одного человека в новой одежде, так что вполне можно предположить, что весь его товар по-прежнему лежит на тех же полках. И что же он теперь сделает со всеми этими тканями? Разве только положит под голову своей жене — той самой, которая говорила мне, что жена портного Шустера кладет себе под голову его заветный рулон, так как у нее нет подушки.

Бабчи — девушка разумная и может дать хороший совет тому, кто с ней советуется. Она учит Ригеля, как найти подход к ее Цвирну, которого она знает как свои десять пальцев, а по поводу жены, с которой Ригель собирается разойтись, она молчит, поскольку в том, что касается сердечных дел, ее собственная душа не на месте и в ее собственном сердце тоже нет покоя. Иногда в нем побеждают чисто материальные соображения, иногда — желания души. Иногда, я думаю, она говорит себе, что Цвирн — человек богатый, у него большие доходы и несколько домов в городе, и если он всерьез намерен жениться на ней, а не просто побаловаться, то стоило бы оказать ему знаки внимания. А иногда, наверно, она думает о Давиде-Моше, сыне Пинхаса-Арье, сына раввина: он, конечно, симпатичный парень, но зарабатывает мало, потому что не работает по субботам и поэтому зависит от отца — Пинхас-Арье возмещает сыну те деньги, которые Давид-Моше мог бы заработать в субботу. Давид-Моше работает кассиром в кино, и он всегда будет зависеть от отца, ведь захоти он работать в субботу тоже, его тут же уволят из страха перед его отцом, который благодаря своей важной должности в газете может доставить людям неприятности. А с другой стороны, она, Бабчи, и сама ведь неплохо зарабатывает, и, если бы они с Давидом-Моше поженились, вполне могла бы возместить семье недостающее. Однако не случится ли так, что сейчас Цвирн дает ей заработать, потому что заинтересован в ней, но, если она выйдет за Давида-Моше, он ее сразу уволит, а другую работу она вряд ли найдет? Жизнь наша — как та равнина, что может вдруг вспучиться горой, да еще и на той горе полным-полно бугров да пригорков. Как хорошо было раньше — и она была рада своим друзьям, и друзья были ей рады. И чего ей не хватало? А теперь вдруг вся радость и ее покинула, и ее друзей тоже.