Летом 1939 года Раушнинг получил сообщение о планируемой в Париже встрече нескольких членов Генерального штаба с французским генералом из окружения Даладье. Немецкие генералы совершенно оправданно испытывали опасения, ведь у Гиммлера и в Париже были агенты.

VII

19 августа Германия и Советский Союз подписали торговый договор, а 22 августа пакт о ненападении (переговоры шли с весны). В этот день Гитлер приказал всем командующим прибыть в Оберзальцберг в штатском и, как обычно, долго выступал перед присутствующими. Совершенно ясно, что подписание договора явилось для него сигналом к наступлению. Никогда, заявил он, ситуация еще не была столь благоприятной. В любом случае, рано или поздно война должна была начаться, а Англия не готова к войне. «Я только боюсь, что какая-нибудь свинья заявится ко мне с «примирительным» планом». В этот критический момент он в первую очередь думал о себе и о Муссолини. У итальянца была крепкая нервная система, а себя он рассматривал как «фактор особого значения». В Лондоне и Париже не было достойных людей. Что касается британской блокады, то нет никаких поводов для опасений, поскольку все, что потребуется, Германия получит с Востока. Заканчивая речь, Гитлер объявил, что следующее воскресенье, 26 августа, вероятно, станет днем начала наступления.

Речь Гитлера произвела неожиданное впечатление на присутствующих, хотя многие из них неоднократно слушали фюрера. Один из генералов заснул. У Дитриха (руководителя пресс-службы) создалось впечатление, о котором он в гневном тоне поведал Гальдеру, что большинство генералов выглядели подавленными. Некоторые из присутствующих действительно не хотели развязывать войну. Среди них был и Кейтель. Рундштедт по сути был скептиком, а Витцлебен, похоже, действительно поверил, что кризис удастся преодолеть, как это случилось в прошлом году.

Документы Нюрнбергского процесса пролили свет на многое из того, что произошло на следующей после встречи в Оберзальцберге неделе. А произошло примерно следующее.

23 августа Йодль был вызван в Берлин, чтобы возглавить штаб оперативного руководства ОКВ. Гальдер был в шоке. Он надеялся, что в случае войны поставит на это место своего человека, генерала фон Зоденштерна. Но его надежды не оправдались. В первый же день вступления в новую должность Йодль записал в дневнике: «Днем Y объявлено 26 августа 4 часа 30 минут».

В тот же день, когда Риббентроп вылетел в Москву для подписания нового договора, сэр Невилл Гендерсон приехал в Оберзальберг с письмом от Чемберлена. В письме сообщалось, что Англия намерена твердо придерживаться обещаний, данных Польше. На следующий день Шмундт вернулся в Берлин из Оберзальцберга и сообщил Йодлю, что Гитлер сомневается, не вмешается ли Англия в решение польского вопроса.

В какой-то момент забрезжила надежда. На следующий день поступил приказ прекратить развертывание против Польши, которое было уже в полном разгаре. Поскольку войска двигались походным маршем, их было крайне трудно вернуть назад, но можно было остановить.

Все, кто стремился к миру, вздохнули с облегчением. Гальдер решил немедленно воспользоваться благоприятной возможностью и уговорить Гитлера отвести войска из пограничной зоны. Тем более, что для этого был прекрасный предлог: невозможно удерживать такие значительные силы долгое время в одном положении. Глядишь, и удалось бы вообще сорвать план наступления. Канарис совершенно успокоился и объявил, что пятьдесят лет Европа будет жить в мире. Он основывался на том, что просто невозможно мгновенно провести тайную мобилизацию, на следующий год отменить ее, а затем вновь объявить. Подобные действия могли иметь только один результат: Гитлер окончательно бы потерял доверие генералов. Даже Остер, который никогда не был оптимистом, уверился, что все худшее осталось позади. Как нельзя лучше воцарившуюся атмосферу характеризует следующий эпизод. Фон Бранденфельс, начальник отдела личного состава вооруженных сил, рассказывал, что офицеры засыпали его вопросами, действительно ли удалось избежать мировой войны.

Но радость была недолгой, да и, честно говоря, для нее не было серьезных оснований. Разве можно было поверить, что Гитлер всерьез откажется от своих планов! Как бы то ни было, но празднования в связи с годовщиной битвы при Таннеберге были отменены.

Гитлер, по-видимому, очень надеялся, что Англия сохранит нейтралитет. Рузвельт и Даладье обращались к Гитлеру с просьбой не нарушать мир, и это убеждало его в слабости западных держав. Военные даже не представляли, что происходит в высших сферах власти; Гитлер не считал нужным посвящать их в происходящее. Приведу такой пример. Шведский промышленник, друг Геринга Биргер Далерус решил выступить посредником между Лондоном и Берлином. Ему удалось встретиться с Гитлером, который вел себя словно буйнопомешанный. Когда Далерус подчеркнул опасность войны с Англией, Гитлер принялся кричать, что Германию нельзя победить. «Германия выиграет молниеносную войну, – кричал фюрер. – Если будет война, я построю подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки!» Тут фюрер начал что-то неразборчиво бормотать, а затем вскричал: «Я построю самолеты, самолеты, самолеты и уничтожу врагов!» В этот момент Далерус понял, что с таким человеком невозможно ничего обсуждать. Интересно, что даже Йодль не знал об этой встрече и впервые услышал о ней на Нюрнбергском процессе.

VIII

Муссолини тоже пытался выступать с миротворческой миссией, поскольку на этом этапе не собирался ввязываться в войну. Но Гитлер настаивал на войне. Он направил Польше ультиматум, поставив ее перед выбором: или она вступает в борьбу, или подчиняется желанию Гитлера.

Польша провела мобилизацию. Германия возобновила подготовку к нападению, назначенному на 30 августа. В последний момент атака опять была отложена. 31 августа пришел приказ начать наступление ранним утром 1 сентября. Наступление началось 1 сентября в 5 часов 45 минут. Гитлер был настроен решительно и не собирался ограничиваться словами, хотя польские власти были готовы пойти на серьезные уступки. Когда польский посол, после консультаций со своим правительством, позвонил, его грубо спросили, есть у него полномочия вести переговоры.

Ранним утром 1 сентября сорок четыре немецкие дивизии ворвались на территорию Польши. Небо над Польшей наполнилось ревом самолетов люфтваффе, тех самолетов, которые, как заявил Геринг, будут падать на врага, как ангелы-мстители. Относительно слабая армия, постоянно усиливаемая резервом второй очереди и дивизиями ландвера, удерживала линию Зигфрида.

В 11 часов в серой полевой форме собственного изобретения Гитлер выступил в рейхстаге. Сила, сказал он, натолкнулась на силу. Некое пророчество прозвучало в его словах, когда он заявил, что или вернется с этой войны как победитель, или не уцелеет. Единственный член рейхстага посмел возразить против войны. Им был Фриц Тиссен, один из королей немецкой тяжелой промышленности, который в свое время финансировал Гитлера и теперь считал, что Гитлер его предал. Он усматривал в договоре с русскими некую угрозу большевизации Германии и предполагал, что война с Польшей закончится мировой войной.

Муссолини до последней минуты пытался изменить ситуацию, договориваясь о встрече четырех держав. Ставились следующие условия. Польша должна пойти на перемирие. Немецкие войска остаются на занятых территориях. Англия была готова согласиться только при том, что немецкие войска отойдут на исходную позицию к границе, и выдвинула это требование в ультимативной форме.