Режиссер подает знак, что время вышло. Хенк Тёлинг говорит в камеру:

– На этом мы закончим. Некоторые считают, что музыка этих четырех утконосов слишком хаотичная, расплывчатая и излишне громкая. Но некоторым она нравится. Я не сужу ни тех ни других. А теперь я приглашаю на сцену наших гостей, которые уже в третий раз выступают в нашей программе. Итак, потрясающая британская группа The Hollies со своим новым хитом «Jennifer Eccles»!

В черной воде канала Сингел провисшей гирляндой отражаются фонари вдоль изгиба набережной. Бледные шары отражений рассеиваются, собираются воедино, рассеиваются, собираются воедино. По узкому мостику Джаспер переходит канал и направляется на Ромоленстрат, типичную амстердамскую улицу, какими их представляют иностранные туристы: кирпичная мостовая, фонарные столбы, высокие узкие дома с высокими узкими окнами, остроконечные крыши и горшки с цветами на подоконниках. Нужный ему дом находится ближе к середине улицы. Над бронзовым дверным звонком табличка: «ГАЛАВАЦИ». Как только Джаспер подносит палец к кнопке, его собранность рассеивается. Он плохо понимает все тонкости поведения в обществе, но сознает, что нормальные люди обычно звонят и предупреждают о своем приходе, а не появляются на пороге спустя пять лет. «А кроме того, если нажать кнопку звонка, то придется признать, что Тук-Тук вернулся». Джаспер чувствует, как будущее раздваивается. Прямо сейчас. «Можно уйти и надеяться на лучшее».

По мостовой Ромоленстрат грохочет фургон строительной фирмы. Джаспер встает на ступеньку крыльца, давая фургону проехать. Фургон сбрасывает скорость, водитель и пассажир – сын? – косятся на Джаспера из-под полуопущенных век, будто запоминая его внешность для полиции. «Я мог бы быть на твоем месте, – думает Джаспер, глядя на сына. – Это все развилки, от альфы до омеги…» Палец по-прежнему касается кнопки звонка. Если позвонить в дверь, то одно будущее вытеснит другое. «Нет…» Дверь распахивается. Доктор Игнац Галаваци обращается к Джасперу по-голландски, с фризским акцентом:

– Как раз вовремя, Джаспер! Входи, не стой на холоде. Ужин готов.

В чистейшей нарциссово-желтой кухне доктора Галаваци царит беспорядок.

– Моя жена в Маастрихте, навещает родственников. – Доктор разливает густой суп по тарелкам; он постарел, кожа на шее обвисла складками, но густые седые волосы все еще как будто приглажены порывом встречного ветра. – Она расстроится, когда узнает, что вы с ней разминулись.

Джаспер вспоминает, что надо говорить в таких случаях.

– Передайте ей мои наилучшие пожелания.

В лицо приятно дышит ароматным паром.

– Обязательно передам. Как тебе Лондон?

– Очень запутанный.

– Мы с ней с удовольствием слушали твою грампластинку. В ней много восхитительного. Разумеется, слова «современная музыка» для меня означают Пуленка или Бриттена. Но если культура не развивается, она умирает. Я послал экземпляр Клодетте Дюбуа. Она сейчас преподает в Лионе. И очень рада за тебя и за «Утопия-авеню».

– Передайте ей мои наилучшие пожелания, пожалуйста.

– Обязательно. В свое время я позволил ей применить новомодные идеи в Рийксдорпской лечебнице, но даже не подозревал, что с их помощью на свет появится «голландский Джими Хендрикс». Так тебя называет газета «Телеграф». Даже я слышал о Джими Хендриксе. Bon appétite[105].

Джаспер исследует вкусовые ощущения. «Телячий язык, розмарин, гвоздика…»

– Вы сегодня ждали гостей?

Доктор надламывает хрустящую булочку.

– А почему ты спрашиваешь?

– Вы приготовили столько супа, что хватит на целую команду регбистов.

Доктор Галаваци чуть кривит губы:

– Это старинный еврейский рецепт, который достался мне от матушки. Он очень сложный. Собрать все ингредиенты – это каждый раз целая эпопея, поэтому я готовлю с запасом. Но теперь у нас есть холодильник, так что суп простоит неделю и не испортится. А еще я как чувствовал – и надеялся, – что ко мне в гости заглянет бывший пациент.

У него странное выражение лица. Лукавство? Удовольствие?

Джаспер пытается сообразить, в чем дело. «Бывший пациент…»

– Я?

Доктор с наслаждением делает глоток пива.

– Ну а кто же еще?!

– У вас должно быть много бывших пациентов.

– Но только один, чье имя огромными буквами написано на афишах у концертного зала «Парадизо». И только он выступил в передаче «Фенклуп».

– В Рийксдорпе вы говорили, что телевидение превращает человеческий мозг в кашу.

– Ради тебя я сделал исключение и посмотрел передачу у соседа. Разумеется, она совершенно идиотическая, но вы все играли превосходно. Точно так, как на грамзаписи.

Джаспер надкусывает мягкую фасолину.

– По телевизору мы выступаем под фонограмму.

– Правда? Ну и ну! Какая жалость, что Хенк Тёлинг не брал у вас интервью под фонограмму. Хочешь добавки? Я рад видеть, что ты ешь с аппетитом.

В кабинете, заставленном книжными шкафами, доктор Галаваци подает зеленый чай и раскуривает трубку. Ароматы чая и табака напоминают Джасперу рийксдорпскую лечебницу. Голос доктора звучит умиротворяюще.

– Джаспер, ты просто решил меня навестить, или у тебя есть и другая причина визита?

– А вы совсем отошли от дел?

– Мы, психиатры, никогда не выходим на пенсию. Мы просто испаряемся в облачке теорий. – Он отпивает чай. – Как только я увидел тебя на крыльце, то сразу понял, что ты пришел по делу. – Он делает еще глоток чаю. – Я прав или нет?

По улице проезжает торопливый велосипедист, лихорадочно звенит звоночком.

«Скажи».

– По-моему, я снова его слышу.

Доктор задумчиво покряхтывает, гортанно взрыкивает:

– Кого? Тук-Тука? Монгола? Или кого-то другого?

– Вы хорошо помните мою историю болезни.

Дым трубочного табака пахнет цикорием, торфом и перцем.

– Честно сказать, твоя история болезни укрепила мою репутацию. После того как мою статью о пациенте ДЗ опубликовали в журнале «Психиатрический вестник», то отовсюду – из Ванкувера, из Бразилии, из Нью-Йорка, из Йоханнесбурга – посыпались сообщения о сходных случаях: пациенты с диагнозом «шизофрения» утверждали, что некое бесплотное существо помогает им избавиться от психоза. В прошлом году, в мае, мы провели конференцию в Бостоне, где обсуждались АСЦ – автономные сущности-целители. Прошу меня простить, если такой энтузиазм слегка отдает вампиризмом. Так что да, я очень хорошо помню твою историю болезни.

– Если бы психиатры не были чуть-чуть вампирами, то психиатрии не существовало бы, а я бы давно умер.