Это определенная система информационных челноков, которые оказались нужны. Как были челноки политические, например, генерал Кеворков, который поддерживал неофициальную связь между В. Брандтом и Ю. Андроповым [2–4]. Информационные челноки могли передавать информацию ключевого порядка, которая способна была изменить состояние дел.

Луи передает информацию и тексты на Запад. Но почему им могли верить, зная фигуру Луи. Во-первых, есть критические ситуации, когда такого типа информация становится важной. Во-вторых, есть уникальные ситуации, когда другого пути получить информацию нет. Это и было в случае Хрущева.

А. Волин отвечает на вопрос, который сразу возникает по поводу мемуаров: «Те же самые американцы, получив мемуары Хрущева, прекрасным образом были осведомлены, что мемуары прошли обработку. И это их ни в малейшей степени не смутило. Это игра, в которую играют все. В нее играют американцы, в нее играют немцы, в нее играют англичане. Любая уважающая себя страна занимается этим. Что касается возможности дезинформации, извините, я могу вам напомнить пример из совершенно недавнего прошлого. Не далее чем на прошлой неделе в Париже завершился судебный процесс, когда бывший премьер-министр обвинялся нынешним президентом страны в преднамеренной дезинформации. Куда уж дальше?» [5].

Неофициальные контакты всегда существуют. Такие контакты в свое время остановили Карибский кризис. Но им должны доверять обе стороны. Луи, который раньше был Левиным, не особо походил на этот типаж. Но контакты всегда плодотворны как в кризисных ситуациях, так и в ситуациях, когда не надо кричать, а говорить шепотом.

В такой ситуации оказался со своей первой книгой А. Стругацкий, издавший в мае 1956-го года в хабаровском журнале «Дальний Восток» № 5 художественно-документальной повести «Пепел Бикини», написанной… Аркадием Стругацким и неким Л. Петровым? Повести о подготовке, проведении и трагических последствиях для японских рыбаков испытаний американской водородной бомбы на атолле Бикини в Тихом океане… Она сегодня не просто благополучно забыта, а старательно и целенаправленно забывается всеми биографами и комментаторами Стругацких. «Забывается», потому что непонятно, каким образом рядовой лейтенант-переводчик погранвойск не только смог вообще писать нечто неслужебно-художественное, не попав при этом в «зону особого внимания» военной контрразведки, но и получить разрешение на использование известной ему по службе, и наверняка имевшей гриф секретности, информации (например, статей из японской прессы, которые он переводил по долгу службы)? И кто дал ему соавтора — очевидно, не просто журналиста или писателя, а человека, явно облеченного доверием тех спецслужб, коим положено было бдительно следить и пресекать несанкционированный интерес советских граждан к происходящему на Западе? И кто дал санкцию редактору журнала на публикацию повести, посвященной столь засекреченной теме, как ядерное оружие и его испытания? Ведь любая публикация на эту тему строжайше контролировалась спецслужбами СССР, так как считалось, что она могла бы послужить поводом к расшифровке. Агентурные сети советской разведки в США, Англии, Франции и других странах вовсю работали на добывание атомных секретов противника. То есть вполне вероятно, что или соавтор Аркадия Стругацкого был доверенным лицом чекистского ведомства, или сам Аркадий Натанович, выпускник специфического вуза, был сочтен отбывшим срок «ссылки», и вновь привлечен к сотрудничеству в виде так называемого «агента влияния» — проводника желательных и необходимых с точки зрения КГБ идей и мнений. А еще более вероятно, что и то, и другое одновременно…» ([6], см. также воспоминания о киевском контексте того времени [7]).

В. Кеворков вспоминает и Хрущева, и Луи, и своего зятя Л. Петрова в работе над мемуарами: «Хрущев ни разу не разочаровал их. Из четырех-пяти историй, что он всякий раз рассказывал, одна как минимум становилась сенсацией. Как правило, это была сага о его отношениях со Сталиным, которому он так и не простил пережитых унижений, либо подробности относительно того, как именно проходил арест Берии и как тот вел себя перед казнью. Вначале Луи и Петров решили собрать воедино и издать все, что бывшим главой государства уже было рассказано. Однако очень скоро они убедились, что подлинных рассказов куда меньше, чем повторов, и сборник никак не получался. Тогда Петрову пришла мысль спасти положение, освежив уже заезженные сюжеты несколькими живыми беседами с тестем, записанными на пленку. Результат оказался плачевным. Хрущев отвечал вяло, и это было по-человечески понятно: для красочного рассказа Никите Сергеевичу нужна была живая аудитория, а не наскучивший близкий родственник. Тогда ничтоже сумняшеся Петров решил включить в „творческую команду” сына Хрущева — Сергея» [8].

Одной из версий создания мемуаров было желание Андропова успокоить Л. Брежнева, что в тексте ничего плохого о нем не будет.

Поэтому КГБ сам стимулировало Хрущева к созданию мемуаров, чтобы иметь возможность с ними заранее поработать: «Технология дискредитации общественно значимых фигур была хорошо отработана КГБ. Достаточно вспомнить историю публикации романа „Доктор Живаго” Бориса Пастернака. Или более позднюю — издания очерков литературной жизни „Бодался теленок с дубом” Александра Солженицына. Схема использовалась такая: произведение неугодного власти лица переправлялось на Запад и становилось причиной громкого скандала, от которого автор долго не мог отмыться. Точно так же Андропов хотел поступить с мемуарами Хрущева. Но провести операцию силами штатных сотрудников не представлялось возможным — был слишком велик риск утечки информации. Поэтому Ю.В. и сформировал специальную группу» [9].

Мы живем в мире громких и тихих слов. Поэтому и нужный вид пропаганды тоже может быть тихим, а не громким, когда он имеет перед собой конкретного адресата. В этом случае главным читателем должен был стать Брежнев, но прочтя первые две страницы выжимки, он вычеркнул эту проблему из своих интересов.

О Луи говорят также, что он «прославился несколькими закулисными подвигами на полях холодной войны. (Провокационная публикация на Западе „Ракового корпуса”, переправленные за кордон надиктованной книги опального Хрущева, обмен диссидента Буковского на чилийского генсека Корвалана, интервью с объявившим голодовку Сахаровым и т. д.)» [10].

И еще: «У него имелись основания возненавидеть режим, который доставил ему столько хлопот, но он к нему отнесся по-деловому. Он не стал с ним бороться, воевать, доставлять ему неприятности; он решил им воспользоваться. Как попользовался им в свое время и себе во благо американский бизнесмен Хаммер. Разница была невелика: один сбывал на Запад художественные ценности, другой — инсайдерскую информацию в ограниченных и позволенных дозах. Они оба занимались легальной контрабандой. Как это ни парадоксально звучит. Но Хаммер был иноземцем, а Луи — соотечественником».

Нам сложно осуждать кого-то сегодня, когда СССР пал, и «карающий меч» ВЧК тоже. А ведь тогда все было по-настоящему… Человек мог лишиться работы или загреметь за решетку.

Д. Маркиш рассказывает, как сам обратился к В. Луи за помощью: «Имя Виктора Луи было громко известно в кругу творческой интеллигенции начиная с 60-х годов и кончая крушением СССР. Он слыл могущественным и загадочным человеком с замашками сибарита — то ли генералом КГБ, то ли секретным советником иностранного отдела ЦК КПСС, то ли обоими вместе. Знакомство с ним, от греха подальше, творческие интеллигенты не афишировали — но бывать у него на даче бывали, и охотно. А Виктор Евгеньевич принимал хлебосольно, показывал картины, коллекционную бронзу, скульптуры Эрнста Неизвестного в саду, шесть или семь роскошных автомобилей в гараже: „порше”, „бентли”, „вольво”. С затаенной гордостью коллекционера демонстрировал машины и ронял как бы невзначай: „У меня их больше, чем у Брежнева”. И от такого признания озноб пробирал визитера. Но не для того робкие интеллигенты, знаменитые, наезжали в Баковку, чтобы любоваться картинами и машинами. А наезжали они затем, чтобы просить о помощи: помогите, Виктор, опять выезд за границу закрыли, держат, не пускают никуда. И Луи помогал: оформляли паспорт, выдавали командировочные. Кто у него только не перебывал в этой Баковке!.. „Приезжали в темноте, просили шепотом, — мягко усмехаясь, рассказывал Виктор. — Чтобы коллеги не узнали”. Из каких соображений помогал Виктор Луи? И требовалась ли расплата за такую помощь? Кто знает…» [11].