А нас неминуемо поймали бы, и наказание было бы страшным. Моя собственная судьба мне безразлична, и давно, но ставить под угрозу твое будущее я не могла. Просто не могла. Ты – мое все.

Поэтому вот что тебе нужно делать. Если меня изгонят – в чем я не сомневаюсь, поскольку, прочитав мой дневник, отец Джон не допустит, чтобы я осталась в Легионе, – говори ВСЕМ И КАЖДОМУ, что я получила по заслугам, говори это как можно искреннее. НАДО, ЧТОБЫ ОНИ ТЕБЕ ПОВЕРИЛИ. Держись поближе к отцу Джону, НЕ ПРЕКРАЩАЙ искать выход и береги себя, пока я за тобой не вернусь.

Я ВЕРНУСЬ ЗА ТОБОЙ. ВЕРНУСЬ И ЗАБЕРУ ТЕБЯ ИЗ ЭТОГО КОШМАРНОГО МЕСТА. МЫ УЕДЕМ И ЗАБУДЕМ ЕГО НАВСЕГДА. КЛЯНУСЬ.

Вот адрес твоих дедушки с бабушкой – если выберешься самостоятельно, СВЯЖИСЬ С НИМИ. Они помогут тебе и будут знать, где найти меня.

Майкл и Анна Долтон

Грин-Харбор-лейн, д. 364

Сент-Джеймс, Вашингтон

78046

Я люблю тебя больше жизни, моя маленькая Луна. Знаю, я была с тобой сурова и ты считала, что мне нет до тебя дела, но я ДИКО БОЯЛАСЬ привлечь к нам внимание, боялась, как бы кто-нибудь не раскусил мой план.

Уверена, были моменты, когда ты думала, что твоя мама тебя не любит. Я НЕ ВИНЮ ТЕБЯ В ЭТОМ и ненавижу себя за то, что дала тебе повод во мне сомневаться. Но в стенах Легиона любовь – опасная штука. Отец Джон требует беспрекословного повиновения и абсолютной преданности, он ревнив и жесток.

А истина такова: ТЫ – ЛУЧШЕЕ, ЧТО СЛУЧАЛОСЬ СО МНОЙ, и я до последнего вздоха буду стараться исправить зло, которое мы с твоим отцом причинили тебе.

Будь осторожна. Береги себя. И не прекращай искать возможность сбежать. НИКОГДА НЕ ОПУСКАЙ РУКИ.

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Мама

Я поднимаю глаза на агента Карлайла и тут же зажмуриваюсь – сочувствие, которым светится его взгляд, видеть невыносимо тяжело. Я пытаюсь осмыслить мамино письмо, очертить грани и дойти до самой сути, однако оно кажется мне необъятным, а мои разум и сердце как будто отказали. Вспоминаю список вопросов, которые давно хотела задать маме, – собственно, я никогда и не запрятывала его в дальний угол памяти, – и со странным, почти горьким чувством понимаю, что получила ответы на большинство из них.

Она все-таки любила меня. Любила. Любила и стремилась найти выход, сделать так, чтобы отец Джон и Легион Господень остались для нас в прошлом. Мама прилагала для этого все усилия, хоть и знала, что дорого поплатится, если ее раскроют.

А эта ее ненавистная холодность, постоянно вызывавшая ощущение, что родной матери на меня плевать? Если принять все написанное в письме на веру, а мне, очевидно, следует поступить именно так, ведь это все, что осталось от мамы, – тогда, выходит, дистанция, которую она держала в отношениях со мной, – это скорее расчет, а не равнодушие, намеренная попытка не привлекать лишнего внимания и одновременно тайно изучать возможности побега. Даже то, что мама предложила меня Пророку в качестве невесты – и да, она права: этого я ей до конца так и не простила, – имело в основе причину, которую в то время я попросту не могла понять: желание оградить дочь от мерзости, творившейся в самом сердце Легиона Господня. Защитить меня. Выиграть время – для нас обеих.

Я открываю глаза и перечитываю имена и адрес, указанные в письме. Мамины родители. Моя настоящая семья, которой я никогда не знала.

– Мы попытались связаться с твоими бабушкой и дедушкой, – говорит агент Карлайл. – Дедушка умер семь лет назад, а бабушка пережила его всего на полтора года. Прими мои соболезнования.

Я киваю, хотя не была знакома с этими людьми, и еще две смерти для меня сейчас не более чем цифры в общем списке. Я ничего не чувствую. Способна ли я вообще что-то чувствовать? Не знаю. Может, я утратила эту способность совсем.

– Получается, они умерли еще до маминого Изгнания, – говорю я. – Когда она еще была на Базе.

– Мы отправили людей в городок, где они жили, – продолжает агент Карлайл. – На случай, если твоя мама появилась там после того, как покинула Легион, и наводила справки о родителях. Никто из соседей ее не видел, и в окружном суде не зафиксировано никаких попыток проникнуть в их владение.

– То есть мама просто растворилась в воздухе?

– Официальное свидетельство о ее смерти не выдавалось, но, боюсь, это все, что нам достоверно известно.

Внутри меня что-то сдувается. Съеживается и исчезает, и я вдруг понимаю – что. И когда это происходит, мне словно бы врезают под дых. Последняя искорка надежды в моей душе угасла.

– Она так и не вернулась за мной, – говорю я. – В письме сказано, что она не бросит попыток, но ее нет вот уже три года. Она не вернулась.

Агент Карлайл смотрит на меня с бесконечным сочувствием.

– Думаете, она обо мне забыла?

Он решительно мотает головой.

– Не верю в это. Ни на секунду. И ты не верь.

– Она мертва?

– Мунбим…

– Скажите правду, – настаиваю я. – Вы считаете, что она умерла?

– Не знаю, – отвечает агент Карлайл, однако в его глазах я читаю иной ответ.

– Ясно.

– Мне очень жаль, Мунбим. Искренне жаль.

Я ничего не чувствую. Я как будто заледенела.

– Ясно, ясно.

– Ее ищут, – мягко произносит агент Карлайл. – Если она жива, ее найдут.

Не найдут. Но вы не виноваты.

– Я вам верю.

– Я лично отбирал сотрудников в оперативную группу. – Он явно старается убедить меня, что шансы еще есть. – Они лучшие в своем деле. Не сдавайся.

Слишком поздно.

– Не буду, – лгу я. – Так что дальше? Раз вы здесь со всем разобрались, куда теперь поедете?

– Никуда, – мгновенно отзывается агент Карлайл. – Я буду тут, рядом. Если понадоблюсь – только позови.

К моим губам приклеена улыбка. Я очень хочу верить ему, но у меня больше не осталось веры. Она вся закончилась.

После

Нас уже меньше, чем прежде. Больше месяца прошло со дня пожара, со дня, когда мои выжившие Братья и Сестры, задыхаясь, кашляя и шатаясь, вышли из той жизни, которой жили с рождения. Распорядок не изменился: по утрам я встречаюсь с доктором Эрнандесом; иногда агент Карлайл заглядывает в «Кабинет для интервью № 1», просто поздороваться. Приятно, когда кто-то не ленится вспоминать о тебе, хотя ты уже ничем