я знаю. Он прислал мне фотографию своего дома. Там целый домище.

– Кажется, у него неплохо идут дела.

– Он настоящий богач, – уверяет Хани. – Я не очень поняла, кем он работает, кажется, управляет какими-то фонами, и это, видимо, приносит ему кучу денег.

– Здорово, – говорю я. – У тебя все будет замечательно.

Хани кивает, потом ее улыбка гаснет.

– И у тебя тоже, слышишь? – говорит она. – Когда ты выйдешь отсюда, то можешь отправиться куда угодно. И делать что хочешь.

Я киваю.

– Мы выжили, Мунбим. Не забывай радоваться этому.

– Как мудро, – смеюсь я.

– Я серьезно, – прищуривается Хани. – Обещай не забывать.

– Обещаю.

Она тянется ко мне и стискивает в объятьях, и я тоже крепко-крепко ее обнимаю и улыбаюсь, потому что она права. Мы действительно выжили.

И она, и я – да все мы – оставили часть себя в пожаре, но спаслись. Мы всё еще живы.

После

Дверь открывается, в «Комнату для интервью № 1» входят агент Карлайл и доктор Эрнандес. Оба улыбаются мне и занимают свои обычные места. Агент Карлайл выкладывает на стол пухлую папку.

– Доброе утро, Мунбим, – обращается он ко мне. – Ты в порядке?

– Процентов на семьдесят, – улыбаюсь в ответ я.

– Неплохо, – кивает он. – Как поживает твоя рука?

Вчера после обеда наконец-то сняли повязки. На пальцах видны блестящие валики, а на ладони – извивы белых шрамов, новенькая кожа ярко-розовая, как у младенца. Тем не менее сестра Харроу осталась очень довольна увиденным и без конца повторяла мне, что все могло быть хуже, гораздо хуже. Пожалуй, она права.

– Хорошо. Правда, кожа чересчур натянута, но это ничего.

– Рад слышать. Итак, – приступает к делу агент Карлайл, – я уполномочен сообщить тебе некоторую информацию, но только если ты согласна ее выслушать. Ты можешь отказаться.

По моей спине пробегает холодок, почти как раньше.

– О маме? – спрашиваю я.

– К сожалению, нет, Мунбим, – качает головой доктор Эрнандес. – Об отце Джоне.

Меня коробит от отвращения, я непроизвольно морщусь. Противно думать, что одно упоминание его имени способно вызвать во мне острую физическую реакцию. Прошло, наверное, два или три дня с тех пор, как я в последний раз вспоминала об этом человеке, а может, и неделя, ведь я сознательно стараюсь не впускать его в свои мысли, однако он оказал такое огромное влияние на жизнь людей, которых я называла своей Семьей, что полностью мне от него не избавиться, и я это знаю. Хорошо хоть голос его наконец замолчал – одно время я думала, что этот рев будет терзать меня вечно.

– Так что насчет него? – осведомляюсь я.

– Как я уже говорил, он попал под наблюдение задолго до пожара на территории Легиона, – вступает агент Карлайл. – Расследование еще продолжается, и, скорее всего, пройдет не меньше года, прежде чем дело будет передано в суд. Тем не менее руководитель моего отдела разрешил мне поделиться с тобой предварительным отчетом, в котором собраны данные на Джона Парсона. Если ты, конечно, желаешь это знать.

– Что написано в отчете? – задаю вопрос я.

– Бόльшая часть информации тебе уже известна, но среди прочего там говорится о том, чем он занимался и кем был до появления в округе Лейтон. Ты говорила нам, что обсуждать этот промежуток его жизни членам Легиона строго запрещалось, поэтому я счел, что тебе может быть интересно услышать правду.

– Интересно, – быстро говорю я. – Рассказывайте.

Доктор Эрнандес улыбается агенту Карлайлу, тот раскрывает папку и начинает читать:

– Джон Парсон родился двадцать третьего марта 1971 года в Модесто, штат Калифорния. Родители, Чарльз и Лори Парсон, в 1974 году развелись, и, насколько нам известно, мать в основном растила его в одиночку. Детство ничем особенным не примечательно, успеваемость в старшей школе средняя. Несколько раз привлекался к административной ответственности за мелкие преступления: употребление алкоголя в возрасте до двадцати одного года, управление транспортом в нетрезвом виде. Сведений об обучении в колледже нет. В 1990 году совместно с другим лицом сдавал в аренду квартиру в районе Эхо-Парк на востоке Лос-Анджелеса. Данные о налоговых поступлениях, соответствующих страховому номеру Парсона, за указанный год отсутствуют, поэтому назвать источники его дохода во время проживания в Лос-Анджелесе затруднительно, однако несколько человек, с которыми Парсон тесно контактировал в тот период, сообщили, что он иногда подрабатывал музыкантом: выступал в клубах и получал оплату на руки. Примерно тогда же он начал употреблять и распространять героин. Ты знаешь…

– Я знаю, что такое героин, – перебиваю я.

– По твоим словам, излюбленной темой проповедей отца Джона было обличение порочных пристрастий, – говорит доктор Эрнандес.

Киваю.

– А рецептурные лекарства он считал инструментами Змея.

– Все верно, – подтверждаю я.

Доктор улыбается мне и что-то быстро пишет в блокноте.

– Полиция Лос-Анджелеса арестовала Парсона летом 1992 года, – продолжает агент Карлайл. – Он признал себя виновным в хранении наркотиков с целью сбыта и получил три года, из них два года условно. За решеткой Парсон провел всего три месяца.

– Почему так мало? – хмурю брови я.

– Тюрьмы переполнены. Парсон сел за ненасильственное преступление, поэтому, как только потребовалась камера для кого-то похуже, его выпустили. Такое случается сплошь и рядом. В любом случае довольно скоро он получил новый срок. В мае следующего года Парсон раскроил голову соседу бейсбольной битой, а это уже квалифицируется как нападение с применением летального оружия. Отбыл восемь лет в тюрьме строгого режима Керн-Вэлли, вышел по УДО, через десять дней попался за нарушение и сел еще на девять месяцев. Согласно тюремным записям, именно во время отбывания этого срока Парсон начал посещать занятия по изучению Библии и объявил о своем перерождении. Я поговорил с тогдашним старшим по тюремному блоку, где сидел Парсон, и этот человек сказал, что на его заявление никто не купился. Цитирую: «Чушь собачья и полная брехня».

– Зачем он притворялся? – спрашиваю я.

– Судьи склонны проявлять снисхождение к преступникам, которые в заключении обретают Бога и утверждают, что раскаялись в своих ошибках, – объясняет агент Карлайл. – Конечно, так поступают не все судьи, но многие. Ну а когда у тебя за плечами два срока плюс нарушение условий УДО, все средства хороши.

– Отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки, – замечает доктор Эрнандес. – Думаю, ты понимаешь это как никто другой.

Не то слово.

Киваю.

– Действительно ли он встал на путь исправления или запудрил всем мозги, нам уже не узнать, – продолжает агент Карлайл. – Как бы то ни было, Парсон решил твердо придерживаться этой линии. В две тысячи втором он присоединился к группе отщепенцев от Церкви адвентистов седьмого дня, именовавших себя