— Прекрасно, ваше величество! Я предполагал в душе вашей слишком много кастильской гордости и габсбургской отваги, чтобы отказываться от своих собственных поступков! Но и в этом даже я ошибся! Позвольте же сообщить вам, что д’Эфиа и графиня Марсан арестованы в Лотарингии, что все подробности вашей интриги давно известны нам через ваших же клевретов — Монтеспан и Ментенон, и что, наконец, у нас в руках ваши собственные письма! Если все то, что сказано, сделать гласным, то, как вы полагаете, осудит ли свет того, кто раздавил змею, ужалившую грудь, ее отогревшую?! Вот перо и чернила. Садитесь и пишите королеве-матери. Принцесса Анна продиктует вам содержание письма. Если же вы не согласны, то через четверть часа ваш дорожный экипаж будет готов и вы уедете в сопровождении стражи!

— Сжальтесь, простите, государь!

Терезия упала на колени, прижав к рукам Людовика бледное, орошенное слезами лицо.

— Повторите эту просьбу, если Мария-Луиза станет невестой инфанта испанского!

Людовик выдернул свою руку и оставил кабинет.

Как кающаяся Магдалина, закрыв лицо обеими руками, стояла на коленях Терезия Французская. Орлеаны подошли к ней.

— Прочь! Не прикасайтесь ко мне! — гневно повернулась она к Анне Орлеанской. — Я встану и сама, но горе вам!

Она медленно приподнялась, шатаясь, подошла к письменному столу Людовика и проговорила решительно:

— Диктуйте!

Громко, ясно, отчеканивая каждое слово, диктовала Анна Орлеанская это роковое письмо. Перо Терезии быстро летало по бумаге. Принц Филипп, едва сдерживая торжествующую улыбку, следил за королевой. Дело было почти уже кончено, когда Людовик XIV снова появился в кабинете. Он вопросительно взглянул на Анну, она кивнула головой. Терезия встала.

— Кончено! — беззвучно произнесла она.

Король внимательно прочел исписанный лист.

— Хорошо. Герцог Филипп, проводите королеву в ее покои. Весьма сожалею, что вашему величеству необходимо обойтись без вашей придворной испанской камарильи. Можете передавать ваши приказания герцогу де Монбассону, мадам де Гранчини и герцогу де Гишу.

Королева ничего не успела возразить против этого распоряжения. В кабинет поспешно вошел Фейльад.

— Что случилось, маршал?

— Государь, к вам явились из Бастилии де Жеви и молодой Сен-Марсан. Старая графиня имела, с разрешения вашего величества, свидание с сыном наедине. Переговорив с ним и передав ему известный вашему величеству акт, она попросила его сходить за комендантом, так как ей надо было, по ее словам, сообщить ему кое-что. Когда же молодой де Марсан и де Жеви вошли в комнату графини, она лежала мертвая, в луже крови. В отсутствие сына она открыла себе жилы маленьким ножом, который сумела искусно припрятать.

Настало продолжительное молчание.

— Прикажите войти сюда графу де Сен-Марсану, — выговорил наконец король.

На пороге появился бледный, расстроенный граф де Сен-Марсан. Людовик XIV протянул ему руку.

— Очень сожалею, граф, — сказал он, — что матушка ваша кончила таким образом. Она была нашим постоянным, непримиримым врагом, но мы не желали напоминать вам об этом. Назначаем вас камергером ее величества королевы. Я сам позаботился о том, чтобы и вас не опутали те интриги, жертвой которых пала ваша несчастная мать!

Король почтительно раскланялся с Терезией, она ответила ему глубоким поклоном и вышла, бросив на Анну Орлеанскую взгляд, полный непримиримой вражды и ненависти.

— Клянусь всеми святыми, — прошептала она, затворяя двери, — ты мне дорого заплатишь за этот час!

Как ни тяжело было Людовику XIV заключить мир по требованию Европы, но эта горькая необходимость отчасти искупалась надеждой возвести Бурбонов на испанский трон. В исполнении этого плана ему ревностно помогали Орлеаны, Кольбер и граф Сервиен де ла Рош, а королева Терезия была поневоле его послушным орудием. Лишенная своей испанской свиты, находясь под строгим присмотром графа де Сен-Марсана, окруженная людьми, вполне преданными Людовику, Терезия, казалось, желала теперь только одного: заставить короля забыть, что до сих пор она была испанкой больше, нежели следовало. Маркиза де Монтеспан не появлялась при дворе, а имени Ментенон никто и не осмелился бы произнести при Людовике. Безграничная ненависть старой графини де Сен-Марсан принесла свою пользу: она открыла королю глаза на его действительных врагов.

Людовик твердо решил раздавить и уничтожить этих лицемеров, этих римских кротов, когда бы и в каком виде они ни явились, решил создать новую Францию, во главе которой будет стоять он — духовный и светский повелитель своей страны. План, кажется, был хорошо задуман, но, к несчастью, Людовик имел недостаток, погубивший все дело.

Он не умел отличить лицемерие от правды: преследуя Тартюфа, он постоянно боялся оскорбить действительную набожность и, таким образом, нейтрализовал все меры для уничтожения иезуитов во Франции.

Тайный договор, делавший принцессу Марию-Луизу Орлеанскую невестой инфанта дона Карлоса, был наконец заключен, а вместе с ним обнародован политический и торговый союз с Испанией. Переговоры о мире велись в Ахене, и там же второго мая подписан был сам трактат. Испания стала вассалом Франции, Фландрия, Гегенау и Намур — ее провинциями, а Бургундия, Эльзас и Лотарингия только на время избегли этой участи. Скоро началась работа и в Англии: ловкое перо принцессы Анны, интриги Барильона — французского посла в Лондоне, и тайного агента шевалье де Бопрено — нанесли первые чувствительные удары тому, чего с таким трудом достигли лорд Темпл и де Витте: союз против Франции начал колебаться. Расположение народной партии к Карлу II быстро остыло. Его брат и нареченный наследник Иаков Йоркский, женившись на фанатичке Марии Моденской, скоро перешел и сам в католицизм, а реставрированная династия Стюартов начала в Англии самое ненавистное для народа дело: реакцию в пользу Рима.

Впрочем, все эти признаки будущей бури были заметны только для посвященных. Большинство же было пока вполне удовлетворено результатами Ахенского мира, принудившего Францию сложить оружие: все видели в нем задаток долгого спокойствия. Но когда в августе в Риме, Вене, Лондоне и Стокгольме стал известен проект испанского брака, опрометчивые политики поняли, что Ахенский договор оставил все выгоды на стороне Франции, а мирное положение Европы так же шатко, как и прежде. Габсбургский дом поразительно скоро примирился с потерей своих прав на испанское наследство Карла V. Сам Людовик удивился такой уступчивости. Несмотря на вооружение в Тулонской гавани и на Пиренеях, несмотря на все труды, употребленные Терезией для устройства этого брака, король сознавал, что он рискует, что ставит на карту все — и жизнь и трон! Но у Франции были сильные друзья в Испании. Позднейшие исследования показали королю, что друзья эти были иезуиты. Патер Нейдгард, духовник королевы-матери, Марии Австрийской, деятельно работал в пользу Франции. Успехи были тем удивительнее, что римская курия, через своего нунция в Мадриде, всеми силами противилась этому союзу. Людовик XIV был не скуп: патер Нейдгард получил от него истинно царский подарок за содействие его политике.