затягивался, так что не был знаком с действием кифа, считая, что это просто дурно пахнущий сорт табака. Когда я услышал несколько историй о чудесах, явившихся людям в видении под воздействием маджуна, я заинтересовался препаратом. Мне дали адрес дома в районе Ибн Хальдун. В дверь можно было постучать, передать деньги и спустя несколько минут тебе выдадут небольшой свёрток. Всё произошло так, как мне рассказывали, и за десять песет я купил большую банку. Я взял самый дешёвый вариант препарата, и поэтому было ощущение, что это очень старая и пыльная помадка, уже давно утратившая всякий вкус. Однако на силу препарата это нисколько не повлияло. Я вернулся в домик на горе, забрался повыше и лёг на камень, иногда поднимая голову, чтобы посмотреть на линию далёких испанских гор. Эффект маджуна пришёл неожиданно: я лежал без движения и ощутил, как будто меня приподнимает навстречу солнцу. Долгое время я не открывал глаз. Потом почувствовал, что поднялся над скалой так высоко, что мне страшно открыть глаза. На протяжении последующего часа мой ум вёл себя так, как я и не думал, что он может себя вести. Мне захотелось как можно быстрее уйти со скалы, спуститься вниз и вернуться в домик. Я вернулся в гостиницу, когда солнце опустилось к линии горизонта. Около моего домика росли кипарисы. Бесприютные, они стояли высоко над морем, обдуваемые восточным ветром, и в завывании его тонул звук ударов волн о скалы. Я зажёг огонь в камине, дал попугаю кусочек банана и заварил чайник чая. Потом в угасающем свете дня лежал на кровати, уставившись в огонь, и долгое время не двигался. Я думал много о чём, и среди прочего о том, как умрёт мой герой. В тот вечер я обратил внимание на множество деталей, а на следующий день написал большую часть эпизода. Я всегда сознательно избегал писать о смерти, потому что считал, что это сложная тема, к которой непросто подобрать правильный стиль, поэтому лучше всего было дать над ней поработать подсознанию. И маджун помог найти решение отличное от любого, которое я смог бы найти без препарата.

Танжер под безоблачным небом обдувался ветрами. Я бродил по Касбе и в верхней части Медины, пока не стал узнавать каждый переулок и улицу. Вскоре я начал интересоваться пустующими домами. Они были до смешного дешёвыми, я осмотрел с десяток таких. Цена доходила до 2000 долларов за большие дома с внутренним крытым двориком, а начиналась от 250 долларов за двухкомнатные дома в испанском стиле с садиком. Я отправил Оливеру телеграмму, спрашивая, не хочет ли он быть в доле на дом в Танжере. Он согласился, и я выбрал дом в районе площади Амра / Place Amrahc, с лучшим, как мне казалось, видом. Получить ключи было легко, а вот на то, чтобы всё окончательно оформить, потребовалось почти два года. До решения этого вопроса я не делал ремонт в доме, не проводил воду и канализацию, поэтому переехал в него только в 1950 году. Тем не менее, совершив эту покупку, я мог спокойно поехать в Фес. Я поинтересовался, где можно достать маджун, и меня направили в цирюльню за мавзолеем Мулай-Идрис, где в выдвижном ящике вместе с ножницами всегда хранили четыре или пять жестянок. У меня было чувство, что я открыл величайший секрет: чтобы сменить миры надо всего лишь намазать немного джема на печенье и съесть его. Я начал экспериментировать с пока ещё незнакомым веществом, чтобы определить оптимальные условия приёма: сколько брать, как время дня соотносится с дозой, с чем лучше есть, при каком физическом и душевном состоянии он приносит наибольшее удовольствие. Оказалось, для удачного «путешествия» в иные миры требуется много горячего чая. Лучшее время приёма дозы — сумерки. Накрывало постепенно спустя полтора или два часа после приёма пищи, желательно после ужина. Суп на прозрачном бульоне, небольшой стейк и салат — эта пища лучше всего сочеталась с бодрой циркуляцией маджуна по организму. Непреложным условием эффекта являлось — быть полностью удовлетворённым всем, что осталось позади. Любая мельчайшая забота или малейшая хмурая эмоциональная «тучка» постепенно вырастала в нечто огромное в состоянии изменённого сознания, полностью «обламывая» внутреннее путешествие. Приём маджуна — дело тонкое. Успех или провал — мера тут чисто субъективная, и это такое времяпровождение, где всё для себя любимого. Не должно быть никаких перерывов и сюрпризов, всё должно происходить по графику, который определяет сама субстанция.

Летом, несколькими месяцами ранее я был представлен месье Абдессалему Ктири — на удивление приятному господину с уймой сыновей и дочерей. В его доме я познакомился с несколькими молодыми людьми — уроженцами Феса, которые в последующем десятилетии стали занимать важные посты в марокканском правительстве. В то время они учились в колледже Мулай-Идрис. Я также познакомился с будущим художником Ахмедом Якуби. У месье Ктири был громадный дом, где проходили долгие и весьма манерные обеды и ужины, приносившие мне неизменное наслаждение. В годы, когда я часто захаживал в гости к Ктири, мы обедали по крайней мере в восьми разных комнатах и внутренних двориках. Внутри дома семья жила как кочевое племя, постоянно передвигая мебель из одного места в другое, и всегда считая, что вот именно сейчас — самое оно. При этом они никогда не путешествовали. Однажды месье Ктири, словно оправдываясь, объявил, что в доме беспорядок, потому что его жена уехала на две недели. Она навещала свою сестру, жившую в районе площади Баб Фтух в другом конце Медины. Надо было упаковать её вещи и перевести их «в такую даль» (на расстояние около трёх километров), поэтому члены семьи ещё не успели навести в доме порядок. В результате мадам Ктири пробыла в гостях у сестры почти месяц и вернулась домой полностью истощённая и уставшая.

В Фес пришла зима, и я начал задумываться о Сахаре, где хотя могло бы быть и холодно, но небо было ясным. Клетку попугая я обмотал двумя шерстяными одеялами, чтобы птица не мёрзла, без этого она бы наверняка умерла. На поезде я добрался до города Уджда и провёл там несколько дней, наводя справки.

По высокогорью между Удждой и Бешаром / Colomb-Bechar проходит старая узкоколейка. Утром, когда я сел в поезд, был снегопад, и весь день снег залетал из щелей в полу тряского вагона первого класса, единственным пассажиром которого я был. Во время остановки я зашёл в вагон, отделённый от моего несколькими товарными вагонами, и оказался в эконом-классе, где лавки