отражавшее зимнюю черноту. – Если там есть те, кто тоскует без тебя, по кому тоскуешь ты… ради кого ты готова рискнуть и довериться подозрительным незнакомцам из чужой страны… ты счастливица. И должна это ценить.

В её лице проявилось нечто, чего прежде Ева не замечала. Нечто… человечное.

Наверное, именно это послужило причиной того, что Дерозе аккуратно, бережно, как убаюканный ребёнок, опустился на пол. Даже несмотря на то, что его хозяйка прекрасно осознавала – только что она выслушала не самую тонкую манипуляцию.

– Я ценю, – сказала Ева, пристраивая смычок на корпусе. – Так это всё-таки путешествие в один конец.

– Время в наших мирах течёт по-разному. Учитывая, что сама по себе прореха работает исключительно в одну сторону, Земля явно стережёт свои границы. У нас нет магии – и не должно быть. Неизвестно, что вообще с тобой будет, если ты вернёшься: прореха наделяет нас Даром по пути сюда, и мы с Лодом предполагаем, что на обратном пути она его отбирает. Возможно, заодно стирает память обо всём, что случилось здесь. Чтобы уж наверняка. – Снежана пожала плечами. – В любом случае без магии тебе просто не удастся отыскать прореху, чтобы вернуться, а вероятность того, что ты снова провалишься случайно, ничтожна – если верить в то, что мы вообще приходим сюда случайно.

Лекция прозвучала достаточно неутешительно, чтобы сейчас Ева предпочла не думать о ней всерьёз.

– А ты веришь?

– У меня нет убедительных доказательств в пользу какой-либо из моих теорий. – Белая Ведьма протянула ей ладонь. – Руку.

Вместо того чтобы подчиниться, Ева приблизилась и отобрала у неё шпильку.

– Инструкции можешь не повторять. – Серебряное острие вошло в кожу легко, как иголка. Бесцеремонно бросив украшение к ногам, Ева сдавила кончик указательного пальца, выдаивая непослушную кровь; быстро, пока рана не затянулась, коснулась зеркала – внизу, у самой оправы, чтобы не закрывать обзор. – Начинай.

Хмыкнув с примесью уважения, Снежана легко дотронулась до её кисти.

Ева сощурилась, думая о сестре.

Знакомый смех перезвоном раскатился в ушах. Следом вспомнилось насмешливое и любовное «дурилка». По зеркальцу, скрывая Евино бледное лицо, блеклым мерцанием расползся колдовской перламутр.

Расступился, заменяя отражение настоящего чем-то другим.

Динка сидела на кухне. Не съёмной, а родной, за столом, где дети четы Нельских обедали и ужинали всё своё детство, ещё втроём. Сжимая одной рукой кружку (персональную – она всегда береглась в шкафу специально для Динки), оживлённо жестикулируя другой, сестра что-то рассказывала маме, занявшей место по соседству. Сбоку папа, седеющий и уставший, меланхолично переправлял в рот вечернюю трапезу, пока в окне за тюлевой занавеской угасал закат.

Картинка не казалась ни печальной, ни мелодраматичной. Обычный семейный ужин. Ничем особо не отличающийся от тех, когда у четы Нельских было две дочери, а не одна.

Ничем, кроме того, что мама курила.

Ева смотрела в крохотные, почти неразличимые в зеркальце лица. До боли узнаваемые. Знакомые настолько, что она легко могла дорисовать их выражения.

К курению мама относилась резко отрицательно, запрещая себе сигареты так же строго, как детям. Но к алкоголю она относилась ещё хуже. Поэтому, когда после смерти сына перед Еленой Нельской встал вопрос, чем снимать стресс, она выбрала сигареты. Позже Ева думала, что маме стоило поразмыслить насчёт психотерапевта и антидепрессантов, однако для Елены Нельской визит к кому-то, чья профессия начиналась со слога «псих», ассоциировалось со смирительными рубашками и уютными палатами с решётками на окнах, чего она никак не могла себе позволить. Она даже самой себе не признавалась, что не справляется: хотя бы потому, что у неё оставались другие дети, которые в ней нуждались.

Первый год после Лёшкиной смерти – ровно столько продлилась мамина зависимость от сигарет. Бросила она моментально, без помощи жвачек и заменителей, на одной воле – по той же причине, по которой не обратилась к психотерапевту. Динка как-то раз обмолвилась, что мама слишком за них волнуется, чтобы позволить себе бросить дочерей, умерев от рака лёгких.

Ева вгляделась в подоконник, прикрытый прозрачным тюлем. Там вот уже пять лет стояла Лёшкина фотография, вставленная в рамку сразу после похорон. Теперь рядом виднелась другая рамка, отсутствовавшая, когда Ева завтракала на этой кухне в последний раз. В маленькой зазеркальной картинке разглядеть подробности не представлялось возможным, но Ева и без того догадывалась, чьё фото дополнило кухонную экспозицию.

Рука дрогнула непроизвольно – одновременно с губами.

Ещё один их ребёнок ушёл, оставив после себя только фотографии. Даже если официально Ева – пока – просто пропала без вести. Ещё один ребёнок бросил их наедине с тем, что приходится топить в сигаретах, душеспасительной Динкиной болтовне и ужинах, которые изо всех сил притворяются обычными, за которыми вы так стараетесь убедить себя, что жизнь продолжается, что всё идёт, как прежде, – кроме того незначительного факта, что вам никогда уже не собраться за этим столом впятером…

Когда по стеклу пробежала колдовская рябь, стирая тех, от кого Еву отделяла пропасть большая, чем Вселенная, зеркало отразило её жалкое сморщенное лицо.

Рыдания прорвались миг спустя. От воспоминаний плохих и хороших. От мыслей о том, что она неблагодарная тварь. От того, что за сегодняшний вечер Ева испытала слишком много, чтобы теперь это могло не прорваться наружу.

– Эй…

Оклик Снежаны донёсся словно из-за границы миров, будто Евина душа осталась там, на маленькой кухне в бетонной коробке спальной новостройки.

– Они же вроде неплохо держатся… мне показалось. – Чужая рука неуверенно, почти пугливо коснулась её плеча. Белая Ведьма могла похвастаться многими талантами, но мастером утешения точно не была. – Твои родители?

Ева провела по зеркалу тыльной стороной ладони, стирая кровь. Нашарив шпильку у подола юбки – марево в глазах мешало видеть, – вытерла её о тафту: тщетно пытаясь справиться с тем, что всхлипами рвалось из груди и холодом заливало щёки, словно вместо слёз на них таял снег.

Даже в такую минуту думает о безопасности. О вещах, что позволят ей ещё некоторое время не выйти из роли. Узнала бы её вообще Динка: лживую, расчётливую, отвечающую ударом на удар?..

…убийцу…

– Я хочу помочь. Правда, – молвила Снежана, когда Ева всучила ей шпильку. – Подумай о том, чтобы поехать с нами. Обставим всё так, что ты отправилась в Риджию послом. Налаживать деловые связи. Керфианцы поймут…

– Что здесь происходит?

Три слова, прошуршавшие ледяной крошкой на ветру, осушили Евины слёзы лучше любых утешений.

Силуэт Герберта разбивал надвое полосу света из открытых дверей.

– Простите, тир Гербеуэрт. – Быстро вернув в карман ритуальные атрибуты, Белая Ведьма рукавом стёрла мел. – Я показала лиоретте её родных,