И при оружии. И она взяла за руку Розочку, а та – Машку. Так они и выходили, вчетвером. То есть, Святослава несли, Астра же держалась рядом.

До госпиталя.

– Идем? – Святослав набросил ей на плечи свое пальто, еще холодное, только-только с гардероба принесенное. – Там Матвей машину прислал, довезут с комфортом.

– Идем, – Астра потрогала тяжелую ткань.

И пальто у него пахнет… им пахнет.

Надо бы спросить…

…вдруг он не помнит, что произошло там, в лесу? В первый-то день и Астру не узнал, когда она тихонько пробралась в его палату. Отдельную выделили, охрану поставили, но… людям нужен сон, а она умеет ходить тихо.

И пришла, чтобы убедиться, что живой.

Помочь, может, раз уж стала почти нормальною дивой. А он открыл глаза и уставился на нее, и во взгляде его не было узнавания.

Потом же улыбнулся и спросил:

– Ты кто?

– Астра.

– Звезда, – Святослав кивнул и глаза закрыл. – Это хорошо… ночью без звезд никуда.

И за руку ее взял.

Осторожно так.

Но не узнал. Определенно, не узнал.

Потом еще Анатолий Львович сказал, что это остаточная эйфория от переизбытка силы, что изменения сознания лишь внешний эффект.

– Дифференциация энергетических потоков, – он говорил это, явно сомневаясь в том, что правильно поставил диагноз. – Дополнительная. Никогда подобного не видел и, честно говоря, не знаю, чего ждать…

Он хотя бы говорил.

Те, другие, приехавшие вместе с Казимиром Витольдовичем, больше молчали, а если и открывали рот, то чтобы задать очередной вопрос. Не Астре. Ее они будто бы опасались, а вот остальных осматривали весьма тщательно.

– Задолбали! – не выдержала однажды Ниночка. – Откуда я знаю, почему энергетические линии изменили рисунок? Они у меня это спрашивают?! Это пусть они мне скажут!

Когда она злилась, то силу не удерживала, и та выплескивалась вовне к радости древнего больничного фикуса, принесенного в палату Анатолием Львовичем, чтоб поживее было.

Он так сказал.

Астра же тогда еще подумала, что Ниночке дарили гвоздики и хризантемы, и еще даже гладиолусы из старого сада, принадлежавшего бабке ее бывшего то ли жениха, то ли ухажера. Но никак не старые фикусы, прокуренные, пропитанные дымом и больничными запахами.

Ниночке фикус понравился.

Она ему тоже.

И к концу недели тот зазеленел, вытянулся, выплюнул пару тяжелых глянцевых листьев. Да и вовсе преобразился, сделавшись будто больше, солиднее.

– Устала… почему Эвелинку отпустили, а нас держат?

– Ее не отпустили. Ее перевезли, – ответила Калерия, которая к происходящему относилась с удивительным спокойствием.

– Ага… в Москву.

– Скорее в Ленинград, – Виктория сделалась молчалива и задумчива, хотя она и прежде не отличалась болтливостью.

– Почему?

– Там лучшие целители. Да и… этот ее…

– Упырь? – фыркнула Ниночка, но без обычного раздражения. – Что? Можно подумать, большая тайна. Упырь, он упырь и есть. Не будешь же теперь делать вид, будто ничего не знаешь. Может, ее вообще сейчас не отпустят, закроют в каком-нибудь институте…

Голос стал жалобным.

– Не закроют, – Астра расчесывала волосы Розочке. – И нас выпустят. Просто… хотят убедиться, что мы не пострадали.

– Не пострадали? Да я… у меня тетя умерла, между прочим! – голос Ниночки сорвался на визг, впрочем, успокоилась она довольно быстро. – А меня даже на похороны не выпустили… и как теперь быть?

Виктория подошла и обняла ее.

А Ниночка отталкивать не стала, но сама вцепилась в рукав старенького халата. Так и стояли…

…машина и вправду ждала.

И Матвей Илларионович при ней был, стоял, облокотившись на крышу, разглядывал госпиталь с немалою задумчивостью, но увидевши Астру очнулся, отряхнулся.

– Доброго дня, – сказал он.

– Доброго, – Астра улыбнулась человеку, который вновь заслонился от мира ворохом амулетов и так, что она едва-едва могла разглядеть его суть. – А Эвелина где?

– Дома. Сказала, что надобно поглядеть, какой там порядок навели. Я-то распорядился, но сами понимаете…

…прочих отпустили три дня тому. Наверное, Астра тоже могла бы уйти, никто не стал бы держать, но она осталась. И вновь же никто не стал говорить, что ей можно идти, что палата нужна иным, настоящим больным.

– Вещи собрать опять же…

– Уезжаете?

– Скорее переезжаем, – он вновь был в форме. – Квартиру выделили. Потом, может, поближе к полигону переберемся, но… ей ведь сцена нужна, а то затоскует.

Сказано это было с нежностью.

– Свадьба через две недели, – он открыл дверь, приглашая садиться. – Будем рады, если найдете время…

– Обязательно.

В доме пахло…

Дымом.

И пирогами. Тушеною капустой, грибным духом, немного луком, который плавал в кастрюльке, маринуясь. Селедкою.

– Повезло взять свежую, – селедкой занималась Антонина. – По знакомству оставили…

Рыба была большою и жирной, и Антонина ловко потрошила ее, разделывала на аккуратные белесые кусочки, которые раскладывала, покрывая узорами маринованного лука.

Все было…

Будто и не было ничего.

Астра огляделась.

– Окна заменили, правда, все равно дует. Теперь и не заклеишь нормально, так и станет сквозить, – проворчала Виктория, которая чистила свеклу. Пальцы ее покраснели, а сама она гляделась недовольною. – И обои переклеили. Заботливые.

Она тряхнула головой и тихо добавила:

– Жить я здесь все равно не смогу. Пахнет… они не хотели умирать.

– Мало кто хочет, – согласилась Антонина. – Но тебе… даже не знаю, куда податься. Всюду люди и…

– Люди – это ничего, люди… когда просто уходят, грустно становится и только. В больнице вот умирали, а я не плакала, – это Виктория произнесла едва ли не с гордостью. – Но вот когда такое место, где… смерть до срока, да еще и…

Она передернула плечами и невпопад сказала:

– Мне работу предложили. По… профилю, так он выразился.

Виктория посмотрела на Астру, будто ожидая. Чего? Одобрения? Возмущения?

– И что за работа?

Астра подвинула к себе миску с вареными яйцами и вздохнула. Может, сейчас у нее выйдет лучше?

– Ездить. Смотреть. Слушать… он сказал… этот, который старший, такой… забавный мужчина. С шарфиком, – Виктория облизала палец. – Сказал, что после войны есть много мест… беспокойных. Говорит, что с них потом лезет всякое, и что с моей помощью получится оценить. А я не знаю…