Уч. инспектор 39 одм Курмелев…».

Упомянутый Курмелёвым «Нор. следователь Сыртцов» был народным следователем Иваном Сырцовым, который сразу же приступил к процедуре дознания. В его протоколе появилась первая запись, впоследствии многократно повторенная биографами поэта. В ней говорилось, что…

«…высокий мужнина средних лет в желтой рубашке с черным галстуком-бабочкой, в шерстяных коричневых брюках и желтых ботинках лежал на полу, широко раскинув руки».

В этом «Деле» есть ещё одна запись, на которую обратил внимание Валентин Скорятин: номер браунинга Маяковского указан – 269 979, но тут же стоит другой написанный карандашом – 312 045.

Опросив соседей, следователь послал за Полонской.

Сообщив по телефону о случившемся всем, кому следовало, Павел Лавут вышел из комнаты:

«Когда я выглянул на площадку, моим глазам предстала тяжёлая картина: на лестнице, едва передвигая ноги, поднималась Полонская в сопровождении помощника директора МХАТа Ф.Н.Михальского: самостоятельно, как мне кажется, она не дошла бы. Она направлялась не в эту квартиру, а в соседнюю, где её ждал товарищ, снимавший следствие».

В книге Аркадия Ваксберга сказано:

«Полонскую прямо с репетиции вызвали к следователю, куда её сопровождал Яншин».

По версии Ваксберга получается, что Вероника Витольдовна после всего, что произошло, отправилась в театр и стала там репетировать. Но ведь такого просто быть не могло! Неужели Ваксберг этого не понял? К тому же и в показаниях Полонской следователю чётко сказано (орфография протокола):

«В-скорости приехала мать, с которой я поехала на ее квартиру – Мал. Левшинский пер. д. № 7, кв. 18, откуда меня и пригласили приехать обратно на Лубянку в квартиру МАЯКОВСКОГО».

В дневнике Михаила Презента сказано:

«В.В.Полонская была задержана на квартире Маяковского. Её до вечера допрашивали. Это, говорят, повторялось долго. Её отпускали на вечер играть в театр».

Много лет спустя в воспоминаниях Полонская напишет:

«…катастрофа 14 апреля была для меня так неожиданна и привела меня сперва в состояние полнейшего отчаяния и иступления. Отчаяние это закончилось реакцией какого-то тупого безразличия и провалов памяти».

Павел Лавут:

«По лестнице бегут двое мужчин: Керженцев и Кольцов (они были в ЦК, когда я туда звонил). Приехали сестры Маяковского – Людмила и Ольга… Появились друзья, близкие знакомые, поэты и писатели».

Гепеушников (Агранова, Гендина и ответственных сотрудников оперативного отдела Ал невского и Рыбкина), которые наверняка примчались раньше всех прочих, Лавут вообще не упоминает. И это тоже говорит о его причастности к грозному ведомству – своих там «засвечивать» было не принято.

Сохранился протокол, который составил «дежурный нарс-ледователь Синёв в присутствии дежурного врача Рясенцева» и понятых. В протокле сказано (орфография народного следователя Синёва):

«По средине комнаты на полу на спине лежит труп Маяковского, лежит головою к входной двери. Левая рука согнута в локтевом суставе лежит на животе, правая полусогнутая – около бедра. Ноги раскинуты в стороны с расстоянием между ступнями в один метр. Голова несколько повернута в право, глаза открыты, зрачки расширены, рот полуоткрыт…

Промежду ног трупа лежит револьвер системы «маузер» калибр 7,65 № 312,045 (этот револьвер взят в ГПУ т. Гендиным). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища одного метра на полу лежит пустая стреляная гильза от револьвера маузер указанного калибра.

Труп Маяковского для сфотографирования с полу переложен на диван.

К акту прилогаеться 2113 р. 82 коп., золотой перстен, залотое кольцо, стреляная гильза описанные в настоящем протоколе.

Присутствующими при осмотре представителями ОГПУ сделано распоряжение милиции труп Маяковского направить на его квартиру Воронцева улица, Гендриков пер. до 15., а комнату по Лубянскому проезду опечатать.

Дежурный врачь эксперт

Понятые ».

А вот агентурно-осведомительная сводка агента ОГПУ «Арбузова» (орфография агента):

«По окончании следствия тело М. на носилках было вынесено санитарами в карету. Лицо поэта было закрыто черной материей. Это всех разочаровало. Но на последней площадке покрывало свалилось и все смогли удовлетворить свое любопытство, увидеть М. и убедиться в том, что все это правда».

Теперь ознакомимся с гепеушным документом (и с его орфографией):

«Рапорт

Доношу что согласно вашего распоряжения сего числа в 11 часов прибыл на место происшествия по Лубянскому проезду дом № 3 кв. № 12 где застрелился писатель Мояковский, Владимир Владимирович, при чем уже на месте находился под-дежурный учнадзиратель 39 отд. милиции Курмелев, впоследствии приехали сотрудники Мура Овчинников, пом. нач. оперо-да Олиевский, нач. секретнаго отдела Агранов, начальник 7 отд.

Кро Гендин и нач. отд. оперода Рыбкин. Рыбкин и Олиевский просмотрели переписку Маяковскаго сложили в ящик и опечатали своей печатью оставив на месте, тов. Олиевский из’ял предсмертную записку. Агранов созванился по тел. с Мессингом и последний дал распоряжение отправить труп на квартиру Маяковскаго, и вызванной каретой скорой помощи труп был отправлен на Генриховскую улицу дом № 15. Судебно медецинским эксертом установлено что гр-н Маяковский покончил жизнь самоубийством застрелившись с револьвера системы Маузер в сердце после чего наступила моментальная смерть. Сего числа в часов 10 Маяковский с артисткой 1 студии МХАТ приехал на такси № 191 шоффер Медведев на указанный адрес где помещаешься его рабочий кабинет, вскоре гр-ка Полянская ушла и через некоторое время он застрелился. Гр-ка Полянская… была привезена представителями Мура на место произшествия где ее допрашива судебный следователь где установлено что мотивы самоубийства отказ артистки Полянской сожительствовать с Маяковским, после допроса гр-ку Полянскую следователь взял с собой.

Оружие из’ято Нач. 7 КРО Гендиным, деньги в сумме 2500 руб. из’ял нарследователь, комната опечатана печатью 39 отд. милиции по прилагаемуму акту с ключем.

14/IV-1930 г. ».

Про «шоффера Медведева» Валентин Скорятин написал:

«Похоже, что этот „шоффер“ был "своим человеком"».

«Своим» для ОГПУ. И вот на что ещё обратил внимание Скорятин:

«…тут, помимо вопроса, уже набившего оскомину – где изъятое, сохранилось ли оно? – возникают другие: а что, собственно, так настойчиво искали в комнате поэта Маяковского? И почему к его остывающему телу слетелись работники сразу трёх отделов ОГПУ?