Помимо логистического значения, Волга имела и символическое: обе стороны воспринимали ее как рубеж между двумя народами, двумя режимами, даже двумя цивилизациями. Для немцев река была крайним восточным пределом Третьего рейха. Один сержант без тени иронии писал домой: «Я горжусь тем, что могу с чистой совестью назвать себя защитником Сталинграда. Будь что будет! Когда придет мой последний час, я умру с радостной мыслью о том, что исполнил свой долг перед фатерландом и отдал жизнь за нашего фюрера и свободу германского народа»[975].

Понимание немцами значимости Волги ярко отражено в романе «За правое дело» Василия Гроссмана, бывшего в Сталинграде военным корреспондентом: «Финальная картина драмы, разыгранной гренадерами, танкистами и мотопехотой на просторном театре степной войны, вскоре завершится на берегах Волги; и генерала не оставляло волнение при мыслях о последних днях невиданной в истории войн кампании. Он ощущал край русской земли, он видел за Волгой начало Азии»[976].

* * *

Для советского солдата Волга была защитой, поскольку на восточном берегу лечили раненых и с него запускались смертоносные ракеты. Чтобы принять участие в битве, нужно было пересечь реку, что само по себе могло быть делом пугающим; но он понимал, что река не должна перейти под контроль немцев, иначе будет проиграна и битва, и война. Один красноармеец вспоминал: «Переправляться через реку в Сталинград было жутко, но когда мы добрались, то почувствовали себя лучше. Мы знали, что за Волгой для нас земли нет, и если мы хотим остаться в живых, то должны уничтожить захватчиков»[977].

Фраза «Для защитников Сталинграда за Волгой земли нет» стала лозунгом Красной армии. Военный плакат Владимира Серова изображает наступающих советских солдат с подписью «Отстоим Волгу-матушку!».

Паулюс осознал, что Сталинград стал для 6-й армии ловушкой. Город в ходе битвы оказался слишком далеко от рубежей, чтобы защищать его и снабжать: как написал в ноябре один немецкий солдат, он был в 3300 км от немецкой границы. Однако судьба Сталинграда решилась не в самом городе, а благодаря смелому контрнаступлению советских войск с тыла. Поскольку советские войска продолжали сопротивление и в самом Сталинграде, возник план окружения немцев. Контратака была запланирована исходя из того, что территория между Доном и Волгой была слабо защищена, притом в основном румынскими, венгерскими и итальянскими дивизиями, значительно хуже немцев вооруженными. Расчет был на то, что советские войска в Сталинграде смогут сдерживать немцев еще полтора месяца, а тем временем войска, танки и другая военная техника готовились к контрнаступлению. Оно началось 19 ноября 1941 года: советские войска и танки преодолели сопротивление 4-го румынского корпуса на правом берегу Дона и двинулись к Сталинграду. 22 ноября Красная армия взяла ключевой город Калач-на-Дону; четыре дня спустя войска Оси были отброшены к югу от Дона. Теперь немецкая армия под Сталинградом была взята в кольцо между Доном и Волгой.

8. Советское контрнаступление под Сталинградом

Хотя вокруг города сжималась петля, немцы и русские продолжали биться за каждый дом и проводить атаки и контратаки на Мамаев курган. Чудовищные условия сражений живописал в письме один немецкий лейтенант: «Мы пятнадцать дней вели бои за один-единственный дом: минометами, автоматами, гранатами и штыками. Фронт представляет собой коридор между сожженными комнатами: это тонкое перекрытие между двумя этажами… представьте себе Сталинград: восемьдесят дней и восемьдесят ночей рукопашных. Длина улицы измеряется уже не в метрах, а в трупах. Сталинград – это уже не город. Днем это огромное облако жгучего, слепящего дыма; это огромная печь, освещаемая языками пламени. А когда наступает ночь – одна из этих мрачных, раскаленных, кровоточащих ночей, – собаки прыгают в Волгу и отчаянно плывут на другой берег. Сталинградские ночи вселяют в них ужас. Животные бегут от этого ада; даже камни не могут подолгу выносить этого; выживают только люди»[978].

В ходе битвы люди обессилели. Из-за нехватки воды начался тиф, а антисанитария привела к дизентерии. Немецкие солдаты не были готовы к сильным морозам, начались обморожения, они стали терять пальцы на руках и ногах. Они надевали на себя любую одежду и ткани, какие только могли найти, даже сдирали шкуру с дохлых собак, чтобы сделать себе импровизированные перчатки. В воздухе воняло смертью и пылью от разрушенных зданий. Началось нашествие вшей, все интенсивно чесались и не могли уснуть. Еды тоже было мало, что сказывалось и на физическом, и на моральном состоянии. Немецкие солдаты начали умирать не от ран или каких-то очевидных болезней, а от «истощения». Немецкие врачи в своих отчетах не упоминали об истощении, но паек был таким скудным, что сбрасывать его со счетов нельзя, как и самоубийства, хотя цифр в поддержку этой версии нет[979]. «Снег, ветер, холод, вокруг нас – слякоть и дождь… я уже давно не раздевался. Вши. По ночам – мыши», – писал своей семье Курт Ройбер, 36-летний немец из Касселя[980]. Когда советские войска окружили Сталинград, немцы были уже физически не способны уйти из города – даже если бы Гитлер им это позволил. Конечно, ничуть не лучше были условия и для солдат Красной армии, и их опыт боев за каждый дом был таким же, как и у немцев. На левом берегу Волги были развернуты госпитали, но медицинская помощь часто была недостаточной, нередко возникали перебои и с подвозом продуктов питания. Однако советские солдаты были лучше подготовлены к зиме, и если у немцев материальные условия только ухудшались, то у советских войск они со временем становились лучше, что очень помогало поддерживать боевой дух.

К середине декабря немецкой армии настолько не хватало боеприпасов, что вопрос о форсировании Волги уже не стоял. Мало-помалу город попадал в окружение. 16 января был взят аэродром Питомник, а через семь дней – и последний немецкий аэродром к западу от Сталинграда. Теперь нельзя было ни эвакуировать раненых, ни получать продовольствие. Поражение стало неизбежным, но немцы сражались до последнего, считая, что в плену их может ждать самое худшее. 30 января советская армия овладела большей частью центра города и начала штурм универмага, где находился штаб Паулюса. На следующий день тот официально капитулировал. Оставшихся немецких солдат выкурили из зданий и подвалов и окружили. Александр Сакулин из Калининской области вспоминал, как «сотни фашистов» бросали оружие, сбрасывали форму и личные вещи – «даже полевую кухню, где мы потом неплохо поели»[981]. На город опустилась сверхъестественная тишина.

Гражданские, каким-то образом сумевшие пережить битву, выбрались из подвалов и увидели полностью разрушенный город. В романе «Жизнь и судьба» Василий Гроссман так охарактеризовал настроения в городе в тот день, когда