Шаса закончил переговоры с архитектором ближе к вечеру, но в это время года оставалось еще несколько часов дневного света.

– Как насчет купания на мысе Пеликанов? – предложил Шаса, и они с Гарри взяли на фабрике «лендровер» и поехали по твердому влажному песку вдоль берега. От залива пахло серой и рыбьими потрохами, но за его водами вставали в грандиозном великолепии высокие золотые дюны и горы, а над шелком воды, под их защитой стаи фламинго были такими ярко-розовыми, что это казалось невозможным и театральным. Шаса быстро огибал залив, и ветер ерошил ему волосы.

– Так что ты узнал сегодня, если вообще узнал что-нибудь?

– Я узнал, что если хочешь, чтобы с тобой разговаривали свободно, молчи и гляди скептически, – ответил Гарри, и Шаса удивленно посмотрел на сына. Это всегда было его сознательным приемом, но Шаса никак не ожидал, что такой неопытный юнец сразу разгадает его. – Отмалчиваясь, ты заставил архитектора признать, что он еще не придумал, где разместить новый бойлер, – продолжал Гарри. – И даже я увидел, что его предложение – слишком дорогой компромисс.

– Неужели? – Шасе потребовался целый день обсуждений, чтобы прийти к такому же заключению, но он не собирался сознаваться в этом. – А ты бы что сделал?

– Не знаю, папа, не уверен. – Свои мнения он высказывал педантично, и вначале это раздражало Шасу, а теперь забавляло, тем более что мнения эти обычно стоило выслушать. – Но, вместо того чтобы ставить новый бойлер, я рассмотрел бы возможность внедрения новой технологии Паттерсона…

– А что ты знаешь о технологии Паттерсона? – резко спросил Шаса. Он сам услышал о ней только недавно. И неожиданно обнаружил, что спорит с сыном как с равным. Гарри прочел все рекламные брошюры, запомнил все данные и числа, касавшиеся процесса, и сам разобрался во всех преимуществах и недостатках по сравнению с обычными методами изготовления консервов.

Они все еще спорили, когда обогнули песчаный рог залива и за маяком протянулся в убывающей перспективе до самого горизонта пустынный пляж, чистый и белый. Здесь воды Атлантики были дикими и зелеными, холодными и чистыми, пенными и кипучими от прибоя.

Они разделись и, нагие, бросились в море, ныряя под каждую волну, которая с шипением надвигалась на них. Наконец вынырнули, посинев от холода, но смеясь и задыхаясь от удовольствия.

Они стояли у «лендровера», растираясь полотенцами, и Шаса откровенно разглядывал сына. Даже пропитанные соленой водой, волосы Гарри торчали в беспорядке. Без очков у него был озадаченный близорукий вид. Торс у Гарри оказался развитый и массивный, грудь как бочонок с маринадом, и такие густые темные волосы на теле, что они закрывали нижнюю часть живота, как кольчугой.

«Глядя на него, не подумаешь, что он Кортни. Если бы я не был уверен, мог бы подумать, что Тара гульнула на стороне. – Шаса был уверен, что Тара способна на многое, но не на неверность или неразборчивость. – В нем нет ничего от его предков», – думал Шаса, но потом присмотрелся внимательнее и вдруг улыбнулся.

– По крайней мере один из даров Кортни ты унаследовал, Гарри. При взгляде на твой конец сам старый генерал Кортни перевернулся бы в гробу от зависти.

Гарри торопливо прикрылся полотенцем и достал из «лендровера» брюки, но втайне он был доволен. До сих пор он всегда с сомнением разглядывал эту часть своего тела. Словно чуждое существо с собственной волей и бытием, намеренное смущать его и унижать в самые неожиданные и неподходящие моменты, когда он стоит перед классом в бизнес-школе и отвечает, а девушки в переднем ряду начинают хихикать, или когда он вынужден в смятении бежать из бассейна «Дома Сантэн», заметив свой явный интерес к окружающим дамам. Но отец говорил об этом с уважением, а тень легендарного генерала одобрительно кивнула, и Гарри готов был смириться с таким своим отличием.

На следующее утро они полетели на шахту Х’ани. Все три мальчика прошли там обучение. Как когда-то самому Шасе, им пришлось на деле изучить все операции шахты, от бурения и взрывов в глубоком амфитеатре открытой ямы до последнего цеха отбора, где в размельченной голубой породе отыскивают драгоценные кристаллы.

Этой вынужденной работы Шону и Майклу хватило с лихвой, и они ни разу не выразили желания вернуться на шахту. Но Гарри оказался исключением. Он как будто полюбил эти далекие дикие холмы, как любили их Сантэн и Шаса. Он просился с отцом во все его обычные инспекционные поездки. За несколько лет он превосходно изучил весь цикл шахты и время от времени лично выполнял его операции. И вот в последний вечер на Х’ани Шаса и Гарри стояли на краю большой ямы и смотрели вниз, в залитую тенью глубину, а солнце за их спинами садилось в пустыню.

– Странно думать, что все исходит отсюда, – негромко сказал Гарри. – Все, что создали ты и бабуля. Тут я чувствую себя ничтожным, как в церкви. – Он долго молчал, потом продолжил: – Я люблю это место. И хотел бы остаться тут подольше.

Шасу глубоко тронули выраженные так свои собственные мысли. Из троих сыновей только этот смог понять, смог разделить почти религиозное благоговение, какое вызывали у него этот карьер и появляющееся из него богатство. Здесь был первоисточник, и только Гарри понял это.

Он обнял Гарри за плечи и попытался найти подходящие слова, но потом просто сказал:

– Я знаю, что ты чувствуешь, чемпион. Но нам пора домой. В понедельник мне представлять в парламенте мой бюджет.

Не это хотел он сказать, но чувствовал, что Гарри его понимает. Спускаясь в темноте по неровной тропе, они были ближе друг к другу, чем когда-либо.

Бюджет Шасиного министерства горной промышленности в этом году почти удвоился, и Шаса знал, что оппозиция встретит это в штыки. Ему так и не простили измену партии. Поэтому, поднявшись и спрашивая разрешения у спикера, он собрался и невольно взглянул на галерею.

Сантэн сидела в первом ряду для гостей.