— Ну.

— Хунхузы меня беспокоят. Не наткнулись бы на наших.

— Они, ваше благородие, по увалу пошли, а наши вона где. Бог милостив, уберегутся. Место укрытистое, рядом пройдешь — не заметишь.

— Надеюсь, так и будет. На глазах их разбойное содружество развалилось. Теперь надо поскорее переправу от них очистить. А то еще вздумают на ночевку здесь остаться.

— Так это мы сейчас, ваше благородие. Понужнем, бегом побегут. Я на такой случай лучших стрелков на краю оставил. Дадим им сейчас знать, что от них требуется.

— Давай! Хорошо бы до темноты соединиться.

Иван поднялся во весь рост и, подавая условленный сигнал, дважды ухнул филином. Тотчас внизу из кустов раздалось несколько выстрелов.

Упали без звука двое стоявших у самой воды бандитов, взвыл и крутанулся с перебитой пулей рукой третий. Нырком скрылся за ближайший валун бородатый верзила. Остальные кинулись спасаться от выстрелов кто куда — за камни, за коряги, в ближний подлесок. Кто-то от неожиданности и злобы стал было отстреливаться, целя сам не зная куда.

— Уходим, робя, пока кощеи всех тут не положили! — хриплым, срывающимся от страха голосом закричал верзила. — У них винтовки, а у нас гладкостволки. До середки не стрелишь, зря припас изведешь. Ползи все в чапыгу!

— Канай, урла, покуда жопа цела! — пугая самого себя, бормотал, продираясь сквозь густой подлесок прибрежной тайги, примкнувший к шайке неудачник-старатель, только что мечтавший о ковше дармового спирта.

Берег опустел. Лишь так и не успевший ни обуться, ни надеть рубаху парень, да подраненный казацкий конь стояли у самой кромки воды, глядя на противоположный берег, на который один за другим с винтовками наперевес выходили казаки.

Ночью на том и на другом берегу по краям переправы полыхали костры, освещая мечущимся тревожным светом переправлявшийся через реку караван вьючных лошадей и охранявший их конвой.

Ротмистр, первым перебравшийся на противоположный берег, подошел к стоявшему у самой воды подъесаулу:

— Будем надеяться, Александр Вениаминович, что самый трудный этап нашего пути мы благополучно преодолели. И, кажется, слава богу, без особых потерь.

— Будем надеяться. Не будем только забывать, что впереди неведомое.

— Предпочитаю неведомое тому, что нам приуготовляли товарищи социалисты совместно со здешним разбойничьим сбродом. Очень символичное, между прочим, единение. Поверьте, любое неведомое не страшнее их ножей, револьверов и берданок.

— Как знать, Николай Александрович, как знать. Будем, конечно, надеяться на лучшее. Бог милостив.

— И Бог, и сам будь неплох. Честно говоря, руки чесались к вам примкнуть, лично пулю за пулей в их рожи… А это кто? Военнопленный? — разглядел он сидящего на корточках у ног понуро стоявшего коня парня.

— Просится Христом-Богом с нами. Мол, так и так погибать. Юнош, кажется, еще не до конца порченый. Коня вот жалеет. Не побежал со всеми, чтобы его не бросать.

— На кой он нам? Лишняя обуза.

— Пропадет.

— Вполне возможно. Нам-то что до этого? Вы же сами только что вещали, что «впереди неведомое». Самим бы живыми добраться.

Ротмистр подошел к парню.

— Отчего вместе со всеми в бега не подался? Со своими помирать веселее.

Парень, не поднимаясь, посмотрел на ротмистра снизу вверх усталыми непонимающими глазами и вдруг торопливо забормотал, объясняя: — Так ведь коняга сюда подался, к своим. Мне одному, что ль, оставаться? И там, и туточки живым не быть. Жалко стало.

— Кого жалко-то, себя или его?

— Так всех жалко, когда она за спиной.

— Кто «она»?

— А то не знаешь. Тунгусы сказывали, кто в энту сторону направится, тому и домовины не надобно. Ни следа, ни косточек не сыскать будет. По-ихнему, гиблое место тут. Такое гиблое, что и сказать нельзя.

— Вот и оставайся. Зачем на верную погибель с нами идти?

— Так кто ж знает? Тунгусы одно говорят, а Бог по-своему повернет.

— Веруешь в Бога?

— Что ж я, пес, что ль, какой?

— Пес, не пес, а заодно с волками каторжными нас убивать собирался.

— Так я поначалу без понятия. Дядька Игнат позвал. Вроде как на заработок. Конягу, говорит, купим, в извоз подадимся. А как послушал, поглянул, что деется, душа зашлась. И куда бежать незнамо.

— Дошло, значит?

— До потрохов.

— Зовут как?

— Меня, что ль?

— Тебя, тебя.

— Никита буду.

— Так вот, Никита, согласятся казачки тебя на кошт взять — за лошадьми присматривать, по походному хозяйству помогать и все такое, возражать не буду. Не согласятся — не обессудь. Сам тогда решение принимай. Хочешь, здесь оставайся, своих отыскивай, хочешь, следом за нами бреди.

Прислушивавшийся к их разговору Ильин подошел ближе.

— Если позволите, Николай Александрович, мне бы очень не помешал помощник. Поскольку дальнейшая местность абсолютно неизведанная, хотелось бы, хотя бы начерно, обозначить местную топографию. Затруднения наши день ото дня легче не становятся, казаков отвлекать не хочется, а совсем без помощника затруднительно.

Ротмистр внимательно посмотрел на мокрого по пояс после переправы Ильина, державшего за повод одну из нагруженных тяжелыми переметными сумками лошадей, перевел взгляд на вопросительно поднятое к нему лицо парня, оглянулся на темное пространство за спиной, скрывавшее их дальнейший путь, и устало махнул рукой: — Да ради бога, если от него хоть какой-нибудь толк будет.

К подъесаулу подбежал Иван Рудых.

— Ваше благородие, наши за увалом место для ночевки сыскали. Удобистое. Главное, отсель не видать будет. С берега лучше уходить, от греха. Вороги наши с перепугу всякое понятие потерять могут. Пуганая крыса по стенке побежит, ежели больше деваться некуды.

— С берега, конечно, надо уходить. Но двух-трех стрелков я бы оставил. Хотя бы до утра.

— Уже, ваше благородие. Извиняйте, что без приказу.

— Удобистое, говоришь, там место?

— В лучшем виде. И для лошадок луговинка имеется.

— Это хорошо. Отдохнуть после таких передряг просто необходимо. Люди устали.

— Есть маленько. Казачки шуткуют — своих чертей пулей и смекалкой разогнали, а от тутошней нечистой силы крестом оборонимся. В горах к небу ближе и