я вижу и те и другие, но капли на стебельках изотеция значительно крупнее, чем на моей челке. На самом деле капли воды на мхе гораздо больше всех, что мне встречались. И они висят, продолжая разбухать, намного дольше, чем на волосах, ветках или стволе. Они покачиваются и вращаются, и в них отражаются лес и женщина в ярко-желтом плаще.

Я не уверена, могу ли верить тому, что вижу. Если бы у меня был штангенциркуль, я могла бы измерить капли на мхе и убедиться, что они действительно больше. Или же все капли одинаковы? Я не знаю и поэтому занимаюсь любимой игрой ученых – выдвигаю гипотезы. Возможно, высокая влажность возле мха сохраняет капли дольше? Возможно, находясь во мху, капли впитывают некие вещества, которые увеличивают их поверхностное натяжение и позволяют дольше сопротивляться силе тяжести? А может, это просто иллюзия, подобная той, когда полная луна на линии горизонта кажется гораздо больше? Не исключено, что просто на фоне крохотных листочков мха капли выглядят слишком крупными. Или, может, они хотят подольше покрасоваться?

После нескольких часов, проведенных под непрекращающимся дождем, я чувствую, что промокла и замерзла, и во мне растет искушение вернуться обратно в хижину. Мне вдруг так захотелось горячего чая и сухой одежды, что я не могу перестать думать об этом. Но сколь бы заманчивой ни была мысль о тепле, ничто не может сравниться с атмосферой этого леса, ведь только здесь, под дождем, по-настоящему пробуждаются все чувства, приглушенные в четырех стенах, где внимание сосредоточено на мне самой, а не на том, что гораздо больше меня. Глядя в окно, я бы не выдержала теплого и сухого уединения посреди этого влажного мира. Здесь, в тропическом лесу, я не хочу быть сторонним наблюдателем за дождем, пассивным и защищенным, я хочу стать частью ливня, промокнуть насквозь вместе с черной почвой, хлюпающей под ногами. Мне хотелось бы стоять, как косматый кедр, и ощущать, как струи дождя просачиваются под мою кору, чтобы вода размыла границы между нами. Я хочу почувствовать то, что чувствует кедр, и знать то, что знает он.

Но я не кедр, и мне холодно. Безусловно, в лесу есть места, где теплокровные вроде нас могут найти убежище. Где-то здесь должны быть укрытия, куда не проникает дождь. Чтобы найти их, я пытаюсь думать как белка. Я заглядываю под размытый берег реки, но по его склону струятся ручейки. Там нет укрытия. Нет его и под большим стволом упавшего дерева, чьи вывернутые корни, как я надеялась, укроют меня от дождя. Между двух отростков корня висит паутина. Даже в этом шелковистом гамаке скопилась столовая ложка воды. Мои надежды возродились, когда я увидела два склонившихся друг к другу клена, ветви которых, покрытые мхом, образовали подобие свода. Я отвела в сторону мшистый полог изотеция и, согнувшись, вошла в крошечное темное убежище с крышей из нескольких слоев мха. Здесь было тихо и безветренно, места хватало как раз для одного человека. Свет пробивался сквозь мшистую крышу через отверстия величиной с булавочную головку. Это напоминало мерцание звезд. Но вместе со светом проникали и капли дождя.

Когда я вернулась на тропинку, путь мне преградило огромное бревно. Дерево упало с размытого склона в реку, где его корни омываются потоком воды, а верхушка упирается в противоположный берег. Пролезть под ним легче, чем перелезть, поэтому я опускаюсь на четвереньки и здесь, под стволом, обнаруживаю сухое место. Мох на земле коричневый и сухой, земля мягкая и рыхлая. Над моей головой крыша из бревна шириной более метра над клиновидным участком, где склон размывается рекой. Можно сесть и вытянуть ноги: угол склона соответствует длине моей спины. Я расслабляюсь, опускаю голову на сухой мох гилокомиума и удовлетворенно вздыхаю. Пар от моего дыхания облаком поднимается вверх, туда, где коричневые клочки мха все еще цепляются за шершавую кору, украшенную паутиной и пучками лишайника, который не видел солнца с тех пор, как это дерево стало бревном.

Бревно в нескольких дюймах над моей головой весит несколько тонн. Все, что удерживает его от того, чтобы найти покой на моей груди, это не сломанная до конца часть ствола на пне и ветви, упирающиеся в противоположный берег. Бревно в любой момент может порвать эти путы. Но, учитывая быстрый темп дождевых капель и замедленную скорость падения дерева, я чувствую себя в безопасности в данный момент. Время, которое необходимо мне для отдыха, и время, нужное для окончательного падения бревна, течет по-разному.

Время как объективная реальность никогда не имело для меня большого смысла. Важно то, что происходит. Как могут минуты или года, измеряемые механизмами, которые мы сами придумали, означать одно и то же и для комаров, и для кедров? Двести лет – это слишком мало для деревьев, чьи верхушки сегодня скрыты туманом, для реки это миг, а для скал – вообще ничто. Скалы, река и эти деревья будут здесь и через двести лет, если мы все не испортим. Что же касается меня, и этого бурундука, и тучи мошек, мельтешащих в луче света, – мы все уйдем.

Если и есть какой-то смысл в прошлом или будущем, то он запечатлен в настоящем моменте. Поэтому, если у вас есть время, потратьте его не на то, чтобы куда-то отправиться, а на то, чтобы насладиться им там, где вы есть. И я вытягиваюсь поудобнее, закрываю глаза и слушаю шум дождя.

Мягкий мох согревает меня и сушит мою одежду, я привстаю на локте, чтобы посмотреть на влажный мир. Капли дождя тяжело падают на клочок мниума морщинистого, прямо на уровне моих глаз. Этот мох растет вертикально, высотой он почти два дюйма. Листочки широкие и округлые – фиговое дерево в миниатюре. Один листик привлек мое внимание своим заостренным кончиком, не похожим на скругленные края других. Нитевидный кончик этого листика двигается как живой, в совсем не свойственной для растений манере. Кажется, что эта ниточка прочно прикреплена к вытянутому кончику листка, являясь продолжением его прозрачной зелени, но кончик вращается и колышется в воздухе так, словно что-то ищет. Его движение похоже на то, как гусеница раскачивается, стоя на своих присосках, пока не наткнется на соседнюю веточку, за которую она цепляется передними лапками, высвобождает заднюю часть тела и выгибается петлей, перемещаясь через пустое пространство.

Но это не гусеница-многоножка, это блестящяя зеленая нить мха, подсвеченная изнутри, как оптоволоконный элемент. Я слежу за тем, как блуждающая нить касается листа всего в нескольких