Более других оказался способен оживить боевой дух венецианцев после Аньяделло Андреа Гритти. До 40 с лишним лет он торговал зерном в Константинополе; затем искусно вел переговоры с турками и добился благоприятного для Венеции мирного договора 1503 года. По возвращении в Венецию Андреа Гритти сразу попал во «внутренний круг». Как комиссар армии, он возглавил отвоевание и оборону Падуи. Позже, попав в плен к французам, он обратил неудачу в преимущество, добившись расположения французского короля. Помимо родного языка, он знал латынь, греческий, французский и турецкий. После недолгого правления преемника Лоредана, восьмидесятилетнего старика Антонио Гримани, дожем выбрали Гритти, которому тогда исполнилось 68 лет. Он стал дожем, несмотря на возражения противников, которые ставили ему в вину вспыльчивость и неразборчивость в связях: все знали, что он нажил в Константинополе четверых незаконных сыновей. Один из них пользовался большой благосклонностью при турецком дворе, так как был поставщиком армии. Андреа Гритти был высокомерен и слишком властен и потому не пользовался особой любовью, хотя и искал популярности, продавая пшеницу по низким ценам. Поскольку в те годы повсюду в Европе зарождалась абсолютная монархия, некоторые венецианцы боялись, что Гритти станет тираном. Наверное, такой точки зрения придерживалась и его родная внучка, которую Андреа Гритти отправил домой с приема по случаю своей инаугурации, потому что на ней было платье, расшитое золотом, вопреки закону о предметах роскоши. Но вспыльчивость Гритти угрозы для республики не представляла; власть дожа имела целую систему сдержек и противовесов, пожалуй даже слишком сильных. Сануто описывает бессильную ярость Гритти во время выборов сенаторов в конце ноября 1529 года, когда он не сумел добиться наказания за незаконное вымогательство голосов, чему лично был свидетелем. Перед смертью в 1538 году он тщетно протестовал против шагов, втягивавших Венецию в войну с турками.

Дожи – успешные лидеры становились все большей редкостью. Как и во многих других выборных монархиях, где монарха выбирали олигархи, избранные редко наращивали власть и престиж своего поста. Когда их выбирали, большинство дожей находились в том возрасте, который в наши дни считается пенсионным. Довольно часто соперники шли на компромисс и выбирали человека, который, как они считали, скоро умрет и даст им еще один шанс быть избранными. Ни один пост в политической системе Венеции не давал преимуществ сильному руководителю и не способствовал тому, чтобы избранные проявляли политическую власть достаточно жестко, чтобы сдерживать растущую среди аристократии тенденцию к потворству своим желаниям.

Несмотря на все недостатки системы государственного управления, Венеция управлялась лучше, чем соседние государства; все признаки указывают на то, что такая система пользовалась поддержкой простого народа. Не было нужды вводить в город войска, дабы устрашить население; простолюдины никогда не пытались свергнуть правление аристократии. По особым случаям, например после смерти дожа, когда желательно было дополнительно защитить Дворец дожей, набирали временную почетную стражу из рабочих Арсенала. Отдельные дожи возбуждали в народе ненависть, но на систему никто не покушался. Средства для сдерживания раскола, вплетенные в систему государственного управления, работали относительно успешно, поэтому никто из разочаровавшихся в острой борьбе за почести – во всяком случае, после Марино Фальера – не пытался изменить систему. Никто не призывал к мятежу низшие классы, даже мстительные аристократы, стремящиеся пробиться к власти. Личные амбиции притуплялись и держались в пределах сети советов и магистратов.

Верность и послушание, украшавшие Венецию, объясняются не столько структурой государственной власти, сколько многими чертами общественной системы Венеции, описанной выше. Сплоченность приходских общин – их насчитывалось около шестидесяти, и в каждой жили как богачи, так и бедняки, имелись дворцы и мастерские – сглаживала классовые различия. В то же время представители простонародья могли получить признание в профессиональных объединениях, цехах. И местные, и профессиональные объединения позволяли их членам чувствовать себя сопричастными к жизни города. Особое выражение эта сопричастность получала в разнообразных церемониях и празднествах. Самыми пышными и внушительными были праздники, организуемые правительством для демонстрации своего величия. Богатство наряда дожа, его огромная позолоченная галера, бучинторо, на которой он выходил обручаться с морем, наряды послов и сановников, сопровождавших его, роскошные маскарады, устраиваемые цехами в честь дожа или дожем в честь приехавших в гости монархов, не просто питали тщеславие. Помпезные зрелища стали неотъемлемой частью выражения венецианской власти.

Не меньшую важность, чем пышные зрелища, представляло питание. Благодаря многочисленным флотилиям и морским законам рынки Венеции регулярно пополнялись, и даже низшие классы редко голодали. Материковые приобретения давали дополнительную гарантию того, что венецианские зернохранилища не опустеют. Зерновое ведомство стало той ветвью правления, в которой венецианская система комитетов добилась успеха.

Кроме того, Венеция славилась беспристрастным правосудием. Аристократы и простолюдины в суде имели равные права. В конце XVI века Боден, французский поборник монархии, считал Венецию в целом примером аристократии, однако отзывался о венецианской системе правления так: «…обида, нанесенная венецианским аристократом самому последнему горожанину, наказывается еще более сурово; поэтому большая благодать и свобода жизни дарована всем, отчего проистекает больше свободы, чем от правления аристократии». Конечно, богачи могли нанять лучших адвокатов, чем бедняки, как и в любом капиталистическом обществе, но для защиты бедняков, неспособных нанять адвоката, по жребию выбирали представителя одной из венецианских Коллегий адвокатов, а в своей присяге при вступлении в должность дож клялся заботиться о том, чтобы правосудие было равным для всех, великих и малых. Сомнительно, чтобы этот идеал до конца воплощался в жизнь, однако у венецианских судов в целом была высокая репутация; их беспристрастность упоминает и Шекспир.

Беспристрастность правосудия не означала равенства в почестях или в экономических возможностях. Урожденные граждане, имевшие право занимать посты в канцелярии дожа и во главе больших скуол, считались своего рода квазиаристократией. Ниже их стояли богатые члены цехов, например торговцы тканями или бакалейщики, на которых трудилось много рабочих. Среди лавочников было столько недавних иммигрантов, что Филипп де Коммин, французский посол, написавший настоящий панегирик венецианской системе в начале XVII века, после заявления о том, что «простолюдины» не играют роли в управлении, пояснял: «Большинство простолюдинов – иностранцы».

И у рабочих имелись свои цеха, хотя и с ограниченными функциями. Через такие подчиненные организации Венеция позволяла простым людям разных профессий удовлетворить в скромном масштабе свои желания почестей и постов. Корабелы Арсенала пользовались одним набором привилегий, таможенные грузчики – другим; пекари управлялись одним сводом правил, гондольеры – другим, подготовленным другими магистратами. У каждого цеха имелись свои основания гордиться своим положением. Благодаря различиям в организационных правах и профессиональных возможностях простонародье разделялось на отдельные «группы по интересам», что препятствовало их объединению в оппозицию к правящим представителям знати.