— Что случилось?!

— Случилось?

— Все в порядке?

— Все прекрасно. Лучше, чем прекрасно! У меня есть новости.

— Иисусе, Пенн! Ты напугал меня до усрачки!

— Как?

— Ты звонил пятнадцать раз! Прислал семь сообщений! Семь СМС и никакой информации. Я думала, с тобой что-то случилось. Я думала, что-то случилось с мамой или мальчиками. Я думала об ужасных, чудовищных вещах!

— Я послал только одно СМС.

— Я получила семь.

— Иногда, когда связь прерывается, сообщения пересылают снова и снова, пока…

— Я дышать не могу!

— Делай глубокие вдохи.

— Как я могу делать глубокие вдохи, если я не могу дышать?!

— Вызови врача.

— Я сама врач.

— Вызови другого врача.

— Я не в клинике. Мне пришлось приехать в город. Сейчас шесть утра. Я в платном таксофоне у магазина. Возможно, там есть кто-то с опытом торговли жевательной резинкой, но это максимум того, что я смогу найти.

— Рози! У меня есть новости.

Она помолчала, делая глубокие вдохи, как и было сказано, чтобы прочувствовать этот момент до того, как узнает, о чем речь. Ведь что бы это ни было, все хорошо. С матерью, с сыновьями, с Пенном, Клод — Поппи — спит в пансионе, у нее тоже все хорошо, так что ничего такого страшного случиться не может. Поппи потребуются восстановление, починка и вычисления. Жизнь всегда требует починки и вычислений. Но это было тем, что Рози могла делать — тогда как запретить рак, наложить вето на автомобильные аварии, убедить мальчиков-подростков в том, что они не бессмертны, или вернуться назад во времени, чтобы предотвратить глупости и гадости, не могла. Они должны были увидеть невидимые тропинки и проложить себе путь сквозь джунгли. Должны находить, потребовать, создавать другие туалеты, другие коробки, срединные пути, срединные способы быть. Это нелегко. Но «легко» и «мирно» оказались противоположностями. И выбор между ними был простым.

— Я продал книгу. — Пенну показалось, что слова вылетели из его рта, точно пузырь в комиксе.

И как раз в тот момент, когда Рози наконец восстановила дыхание, его снова перехватило.

— О! Пенн! Любовь моя!

— Ты можешь в это поверить?

— Нет! В смысле да! В смысле — как?!

— Ты еще сомневаешься — как?! — Она буквально видела его. Пенна в джинсах, футболке, босоногого, с блокнотом в одной руке, с карандашом в другой, от радости парящего в космосе, где-то выше луны. Ей было так жаль — больше, чем Жаль-Ральфа, — что она не там, так хотелось видеть ее, разделить ее, эту радость. — Я гениальный писатель, вот как! Я рок-звезда в прозе. Я — романист, которого скоро опубликуют.

— Мне следовало почаще уезжать, — хихикнула она. — Такие достижения! Я и не представляла, что ЧР так близок к завершению.

— Не ЧР. Сказка! «Приключения Грюмвальда и принцессы Стефани». Следующей осенью, Рози. Спрашивайте в ближайшем книжном магазине!

— «Приключения Грюмвальда и принцессы Стефани»? Это детская книжка?

— Нет. В смысле да. В смысле типа того. Для нее планируется кросс-маркетинг. Издатели думают, что родители будут читать ее детям. Они думают, что родители сами будут читать. Им нравятся нюансы и метафоры. Они думают, что книга применима к каждому и затрагивает каждого.

— Но у нее нет концовки.

— Теперь есть.

— Есть?.. — Рози с удивлением поняла, что мгновенно расстроилась. Она присутствовала при зачатии Грюмвальда. Следовала за ним через годы приключений и неудач, испытаний и триумфов, во дворцах и на морском берегу, дома и Там. Видела его в трансформациях, больших и малых. Видела все его «я» и любила его больше всех. — Я пропустила концовку?

— Как могла ты пропустить концовку? — изумился Пенн. — Грюм никак не смог бы закончиться без тебя. У него есть одна из концовок, не конец, а точка остановки, не более чем пауза на самом-то деле. Ты знаешь, какая часть истории о Грюмвальде вошла в книжку? Один процент! Один процент одного процента! Бóльшая часть Грюмвальда — только твоя. Только крохотная, крохотулечная — для всех остальных. Грюмвальд и Стефани получили концовку на данный момент, концовку для остальных. Вот и всё.

— И что там?

— Что где?

— Как она заканчивается на данный момент?

— Тебе придется купить книгу!

— Я живу с ее автором.

— Нет, в данный момент не живешь. Приезжай. Я расскажу тебе всю историю.

Пару часов спустя пятилетняя девочка, которую привезли с диареей, потерей веса и ужасными судорогами в животе, выблевывала в ведро червя длиной в тридцать сантиметров и выглядела весьма довольной собой. Она ни слова не говорила по-английски, но то и дело тыкала пальцем то в себя, то в червя, то опять в себя, и широко улыбалась. Ее мать, которая тоже ни слова не говорила по-английски, делала то же самое, бешено жестикулируя и тыкая пальцем то в дочь, то в червя, но выражение ее лица было прямо противоположным. Рози не знала языка, на котором та кричала, зато понимала так же ясно, как ясна вода в лагуне, ужас матери при виде червя, который только что вышел из ее маленькой дочки. Если бы они говорили на одном языке, Рози сочувственно положила бы женщине на плечо руку: ох уж эти штуки, которые тайно прячутся в наших детях, сидят в засаде, причиняют несказанный вред, жаждут освободиться. Тревожат нас без меры.

Рози слушала, как Кей выступает посредницей в споре между матерью, которая жаждала оставить этот инцидент в прошлом, и девочкой, которая явно хотела забрать червя домой в качестве питомца, а потом смотрела, как Кей с величайшим достоинством изображала пантомимой, как важно быть в обуви, когда опорожняешь кишечник в кустах, для этого предназначенных, и мыть руки и продукты, которые прикасались к тому же участку земли. Глаза Рози налились слезами. Как она могла от всего этого отказаться?!

Та женщина, что накануне вечером родила близнецов, беседовала с монахом. По всей видимости, монахи в здешних горах были чем-то вроде пабов в небольших городках английской провинции: здесь он был только один, и служил всем и во всех качествах. Поскольку рождение второго младенца потребовало так много времени, у близнецов на самом деле получились разные дни рождения: один родился поздним вечером в пятницу, а другой — в самом начале субботы. Мать была слезлива и слаба, и Рози стояла рядом, утешая ее — и монаха заодно — уверяя, что оба младенца здоровы и что их мать, хоть и потеряла много крови, снова встанет на ноги после пары дней диеты из шпината и красного мяса. Однако, насколько она сумела понять со слов Кей, которая вела синхронный перевод в стиле ООН, женщину заботило не это.

— Я оставлю себе ребенка, рожденного в пятницу, — рыдая, говорила женщина монаху, — но субботнего отдаю вам. Субботние дети упрямы. Они не слушаются. У меня дома еще трое. Я могу взять только одного. У меня могут быть только дети, которые хорошо себя ведут.